Сексуальные преступления и симбиотические отношения: научное психоаналитическое исследование - [56]

6.7.2 Рекомендации для последующих исследований

Данная работа демонстрирует критическое влияние отношений с родителями в раннем детстве и паттернов взаимной привязанности как источников нарушений различных базисных индивидуальных социальных и когнитивных компетенций, например, развитие способности к сочувствию. Сочувствие развивается в условиях социальной безопасности при непосредственном участии первичных ухаживающих объектов, окружающих ребенка. Оно возможно только в положительной питательной среде, в которой уважение, безопасность, эмоциональная теплота и признание являются ежедневной нормой. Детско-родительские отношения — это первичный каркас. И если социальные ценности не усваиваются в этой точке отсчета, они не разовьются и позже. Родители должны обеспечить структуру и перспективу, устанавливая границы; дети не могут сделать этого самостоятельно и крайне уязвимы в первый год жизни. Неспособные установить или нарушающие границы родители в этот важный период посредством симбиотического поведения, сексуального или физического насилия, аффективного пренебрежения могут катализировать несбалансированное развитие маленького ребенка, которое впоследствии не всегда доступно коррекции. Последствия нарушения границ первичным окружением могут быть крайне тяжелыми, как в случае испытуемых данного исследования. Мои исследования показывают, что сексуальные преступления — это не чисто поведенческая проблема и не вопрос произвольного сексуально девиантного поведения. Под поверхностью скрывается глубинная динамика личностного либидинального развития, привязанности, паттернов объектных отношений и межличностного взаимодействия между родителями и детьми, между детьми и их социальным окружением, например, в школе и среди сверстников.

Данное исследование обозначает признаки того, как и почему исследуемые мужчины могли прийти к такому сексуально-делинквентному поведению. В юношестве у них сформировались негативное самопредставление (плохое автономное Я), социальная изоляция и фиксация на эротической фантазии. Тяжелое аффективное и педагогическое игнорирование, от которого они страдали, привело к интенсивной жажде аффектов, которую они могли утолить, только погружаясь в бесконечное фантазирование. Фантазия подпитывает лишь саму себя, а жажда аффектов сохраняется. Им не хватало автономии, обеспечивающей интегративную силу, а чувство бессилия, возникающее из этого дефицита, приводило к совершению преступления. Социальная травма лишала этих мужчин способности создавать реальные контакты с партнерами, и у них часто не было иного выбора, кроме как сексуализировать и воплощать свои фантазии. Чувствовать свою силу они могли, только совершая сексуальное преступление в отношении женщин и детей.

Конечно, исследование поднимает вопрос о возможном успешном лечении этих лиц. И на первых взгляд возможности предотвращения развития сексуально девиантного поведения до начала следственных действий вполне существуют. Я считаю, что результаты исследования позволяют обозначить исходную позицию для лечения за счет функционального анализа поведения, опирающегося на психо динамический подход к пониманию объектных отношении и аспектов привязанности в раннем детстве. Это требует интенсификации внимания, но в конечном итоге может сэкономить средства и время на лечение. Акцент на обучении и когнитивных аспектах контроля за поведением без глубокого анализа личностной структуры сексуального преступника — это напрасные усилия. В долгосрочной перспективе контроль не может базироваться на слабых и шатких опорах.

Я также считаю, что понимание глубинных структур психики сексуальных преступников в будущем приведет к выявлению предикторов противоправных действий на ранних этапах и позволит осуществлять терапевтические вмешательства в случае нарушений онтогенеза. Произойдет ли это, я убеждена, будет зависеть от понимания тех факторов, которые скрыты куда глубже внешних проявлений. Я не настаиваю на том, что психоанализ является единственным средством. Разрыв между теорией и клиническим применением психоанализа остается все еще слишком большим для широкого использования в лечении. Но мой клинический опыт свидетельствует о двух возможных терапевтических подходах, имеющих интересный потенциал для данной категории пациентов.

Первый заключается в понимании сексуальных девиаций/перверсий как компромиссных образований. Это помогает клиницистам сосредоточиться на лежащих в основе такого поведения страхах, подавленности и напряжении, от которых часто страдают преступники, а также на специфических защитных механизмах. Специалисты должны понимать вторичную выгоду и удовлетворение, которые достигаются перверсным поведением. Во время лечения последовательно должна быть вскрыта и проработана центральная фантазия. Такие фантазии часто включают аспекты агрессии, доминирования, контроля, триумфа, превозмогания боли и боязнь неуспеха. И именно они являются характерными для нестабильной самооценки или идентичности. Пациенту следует помочь найти доступ к тому, что он в детстве воспринимал удовлетворяющим, но в действительности так и не смог достичь. Чувства беспомощности и недовольства из-за невозможности избежать боли и родительского насилия продолжали следовать своим путем и, как и он сам, выросли и окрепли. Неудовлетворенность и напряжение подпитываются воображаемым или реальным переживанием боли из-за непонимания. А это укрепляет его убежденность в том, что (сексуальное) удовольствие должно насильственно вырываться у жестокого и бесчувственного противника. Важная терапевтическая цель заключается в преодолении навязчивого влечения, которому в значительной степени подчинено все функционирование субъекта. Один из наиболее веских мотивов этого повторения — защитный механизм «обращения пассивного в активное». Вскрытие и переработка травматического опыта, который постоянно проявляется в сексуальном поведении, является неотъемлемым элементом терапии. При адекватной проработке пациент перестает ощущать навязчивое стремление и обретает свободу выбора и определенную степень автономии.