Сексуальная жизнь наших предков - [39]

И каждую ночь мужья, ни разу не видевшие их обнажёнными, проникали в них без особых прелюдий.

– Кто знает, вдруг им это нравилось? – спросила как-то восемнадцатилетняя Лауретта.

– Кто знает... – эхом ответила шестнадцатилетняя Ада.

А однажды, набравшись смелости, вызывающим тоном повторила этот вопрос бабушке.

– Наш долг – доставить удовольствие им, – сухо ответила та. И добавила: – Мне стыдно за тебя. Ты совершенно испорченная девчонка, раз о таком думаешь.

17

Впрочем, об одной представительнице древнего рода донна Ада никогда не говорила, а её портрет куда-то запропал. Но в старой книге об истории Ордале девочки обнаружили чёрно-белую репродукцию и рассказ о том, что в середине XVIII века одна из Ферреллов оказалась в центре скандала, эхо которого разнеслось далеко за границы региона. Клара Евгения, названная так в честь испанской инфанты, была замужем за Джироламо Ферреллом, которому подарила уже шестерых детей, когда новый вице-король, невзирая на неурожай и вызванный им мор, ввёл новые, ещё более тяжёлые налоги.

В окрестностях Ордале начались массовые волнения. Мужчины (в основном пастухи и крестьяне, но также многие торговцы, чиновники, священники и даже кое-кто из аристократов) уходили в леса. Вооружённые банды нападали на отряды королевских солдат, сопровождавших сборщиков налогов, и подстрекали население к неповиновению. Во главе мятежа встал жестокий Гонсало Оливарес, разбогатевший пастух, всюду разъезжавший со своей красавицей-женой Арканджелой, сестрой другого известного бандита. Арканджела стреляла не хуже мужчин, без промаха попадая в цель из седла скачущей галопом лошади. Это не помешало ей родить Гонсало пятерых детей, младшую из которых, совсем ещё младенца по имени Маттея, мать брала с собой в набеги, укутав в перину и уложив в перемётную сумку.

Легенда гласила, что однажды эта пара, преследуемая врагами, затаилась в дубовой рощице, как вдруг малышка Маттея, до того спокойно лежавшая на руках у матери, скривилась, словно собираясь захныкать. Её плач погубил бы всех троих. Отец схватил дочь за горло, готовый задушить, лишь бы заставить замолчать. Но Арканджела тотчас же достала из корсета грудь и сунула сосок в губы сразу замолчавшей малышке.

Это лишь один из многих рассказов о супругах Оливарес, передававшихся из уст в уста по всем окрестным деревням.

Как-то воскресным утром донна Клара Евгения, сославшись на недомогание из-за седьмой беременности, попросила свекровь сводить старших детей к мессе, для чего даже одолжила ей свою старую служанку. Пока младшие Ферреллы молились у алтаря с портретами предков, Клара Евгения надела сапоги для верховой езды, распахнула ворота конюшни, оседлала лучшего коня своего мужа и поскакала к дубовой роще, где её уже поджидали супруги Оливарес. Как, когда и где они сговорились, никто так никогда и не узнал.

Домой она больше не вернулась. Поговаривали, что отныне эти трое всюду появлялись вместе: они устраивали засады и набеги, не давая пощады королевским солдатам, освобождали попавших в плен друзей. Вскоре донна Клара Евгения научилась обращаться со шпагой и ружьём не хуже своей прекрасной сообщницы.

Несколько месяцев спустя какой-то пастух ночью оставил у крыльца Ферреллов сплетённую из стеблей асфодели корзину под льняной тряпицей, в которой лежала девочка, рождённая благородной дамой в бедной хижине в самой чаще леса – вероятно, с помощью Арканджелы. Дон Джироламо, усомнившись, что та крови Ферреллов, хотел отвезти ребёнка в монастырский приют. Но старушка-мать напомнила ему, что к моменту побега супруга уже была беременна, и показала родинку в форме полумесяца на плече девочки – такую же, как у её старших братьев. По этим приметам малышку приняли в семью, окрестив, по святцам, Кирикой. Выросла она без матери, а в семилетнем возрасте стала вместе с сёстрами, Катериной и Лоренцей, послушницей в том самом монастыре, куда отец хотел отправить её новорождённой. Три девочки, на которых никто не хотел жениться из-за позорной славы матери, приняли обеты затворничества, и с тех пор их не видели.

Донна Клара Евгения продолжала бок о бок с двумя бандитами сражаться против королевских солдат. Многие считали, что она стала любовницей Оливареса, но не могли объяснить, почему безжалостная Арканджела не только не ревновала, но и по-прежнему всюду появлялась вместе с ней.

В конце концов после пяти лет партизанской войны вице-король убедил суверена послать против повстанцев настоящую армию. Гонсало Оливарес был захвачен и повешен. Его отрубленная голова несколько месяцев торчала ​​на пике у городских ворот Альбеса, всё имущество семьи было конфисковано, дом сожжён, и только Арканджеле с детьми удалось бежать на Корсику. Донне Кларе Евгении, захваченной вместе с Гонсало, предстояло разделить его участь: разве что её, как дворянку, обезглавили бы не прилюдно, на площади, а под покровом ночи во дворе тюрьмы. Но легенда о ней, разлетевшись по стране, достигла ушей короля. Тот потребовал заковать Клару Евгению в цепи и доставить в столицу, где, по слухам, эта дама в разговоре с монархом столь красноречиво описала обязанности феодала по отношению даже к наиболее бедным своим вассалам, что король отменил смертный приговор, заменив его четырьмя годами заключения в крепости Казале, предназначенной для содержания дворян и высокопоставленных военных.