Секс пополудни - [115]

— Что? Что учитывать? Что они миллиардеры, а я только жалкий миллионеришка?

«Снова дразнит? Почему он сейчас заговорил о деньгах?»

— Ты прекратишь наконец? Я просто хотела обратить внимание на то, что они — типичные европейцы, а ты — типичный американец и…

— Знаешь, я бы мог и обидеться на это твое «типичный». Я считаю, что я просто необыкновенный! Отныне знай это.

— Ну будь посерьезнее.

— О'кей, — согласился он разумно. — Но как быть с нами? Смотри: ты англичанка при матери-испанке, я же — согласен — типичный американец. Однако же у нас с тобой много общего! По крайней мере будет, если мы когда-нибудь наконец ляжем в постель.

— Джонни, я предупредила тебя! Если ты не прекратишь паясничать…

— О'кей. Давай я объясню тебе все популярно. Слушай. Японцы оказали мощное влияние на американскую и итальянскую экономику, сконцентрировавшись с «итальянской резкостью контуров» на автомобильном бизнесе. Ну что ж, вполне нормально. А я, американский бизнесмен, в это самое время поглядывал за тем, сколько недвижимого имущества им удалось отхватить для себя в Калифорнии. Казалось бы, ну что между этими вещами общего? Японцы и тревога о них! Не считая тебя, конечно!

— К чему ты это? Ты хочешь сказать, что я являюсь той вещью, которая суть то общее, что есть между вами троими, — Форенци и ты, — так, что ли? Или что вы все тревожитесь обо мне?

— М-м-м, нет… Я бы сказал, что это не совсем точно. Лучше употребить слово «заботиться», чем слово «тревожиться». Это понятно. Я забочусь о тебе. Ты моя жена, и я люблю тебя, и мне интересен каждый квадратный дюйм тебя, и я забочусь о том, чтобы сделать тебя счастливой. А они… Ты им обоим очень нравишься, потому что ты со всех сторон такая хорошая. Вы близкие друзья, и они тоже заботятся… о том, чтобы я сделал тебя счастливой. Им очень важно знать, что ты в хороших, надежных руках.

— А… — начала она, но он перебил ее, продолжая:

— Я действительно был очень тронут их заботой и тем, как высоко они тебя ставят. Гай рассказывал о том, каким хорошим другом ты была ему, каким теплым и заботливым человеком ты себя показала с ним, как ты пыталась сделать его лучше, невзирая на все его сопротивление… Он говорил, что ты олицетворяешь для него идеал женщины. Такой, какой женщина должна быть. Между прочим, он даже заставил меня устыдиться немного…

— Устыдиться? Господи, почему?

— Ну, понимаешь, он так возвышенно говорил о тебе, а ведь мои чувства вовсе не такие м-м-м… высокодуховные, понимаешь. То есть и такие тоже, но также очень… ну, физические, что ли… чувственные… Э, да что там! Сексуальные!

— О! Благодари за это Бога!

— А я благодарю и тебя, и Гая за его добрые слова, правильные слова.

— А Джино Форенци? О, ну что ты! Он был так строг со мной!

— Что значит «строг»? В каком смысле?

— Во время нашего разговора у меня создалось такое впечатление, что он относится к тебе чуть ли не как отец. Нет, разумеется, он не такой папаша, как Коул Хопкинс! Джино… Он задавал мне такие нелегкие вопросы! Какое у меня финансовое положение, какие у меня перспективы, готов ли я вообще к тому, чтобы заботиться о тебе, как этого заслуживает такая женщина, как ты? И он все время экзаменовал меня, как будто пытался четко выяснить для себя, действительно ли я тебя люблю сильно-сильно… Как будто он хотел убедиться в том, что мое отношение к тебе — это такое отношение, которое и должно быть в идеале. Как будто мне доверено чрезвычайно ценное сокровище, и он хотел удостовериться: а заслуживаю ли я такого доверия?

Он даже потер руки от удовольствия.

— Знаешь, — продолжал он, — Джино произвел на меня глубокое впечатление этим разговором. Нет, действительно, он так себя вел, как будто и впрямь является твоим родным отцом! Если честно, то я почувствовал даже какую-то гордость.

— Гордость? — автоматически переспросила она, думая о Джино, который также запал ей в сердце и который на самом деле обращался с ней как любящий отец.

— Да, гордость. За то, что я женился на такой замечательной женщине, которой удалось пробудить в сердцах ее друзей столь глубокие чувства. А теперь, когда мы разобрались с твоими друзьями, позволь отодвинуть их в сторону и подумать о нас с тобой. Со всей прямотой я должен сказать тебе, что в данную минуту мною владеют все мыслимые чувства, кроме высокодуховного. И пожалуйста, не пытайся опять доставать своих друзей из пыльного прошлого. Меня в данную минуту интересует исключительно настоящее!

«Но он знает. Он чувствует. Ощущает. У него должны быть сомнения. И мне придется объяснить, как это было…»

— Но есть нечто, что я вынуждена сказать тебе. Я должна.

— Что же это за нечто?

— Даже если тебе на это наплевать, милый Джонатан, я обязана сказать тебе, обязана сделать этот шаг… О Гае. О Джино. О другом…

— Нет и нет! Ты ничего не должна мне рассказывать! Неужели ты держишь меня за дурачка, который возомнил, что такая женщина, как ты, вдруг возникла из пустоты прямо перед свадьбой! У которой нет прошлого, а есть только пустота!

Он энергично провел рукой по волосам и, на миг отведя глаза в сторону, вновь посмотрел на жену и сказал:

— Черт возьми, Андрианна, мне не нужна пустота! Мне не нужна женщина без чувств, женщина, не жившая жизнью полноценной женщины, давая, принимая, разделяя. Я принимаю тебя такой, какая ты есть, так как точно знаю, кто ты есть. И ценю тебя. О'кей? — Помолчав, он вдруг прибавил: — Но есть одна вещь, о которой я хочу тебя попросить… Для того, чтобы в наших отношениях все стало ясно, хорошо?