Секс, магия и психоделия - [25]

Эти «травяные революционеры» не верят, что мы должны вечно промахиваться мимо цели в бессилии. Они отказываются признавать первородный грех, или врождённые неврозы, или даже «Обитателя Порога» теософов (который предположительно откусывает головы людям, достаточно неосторожным, чтобы вторгаться в высшие слои бытия без приглашения). Они не примирятся с извечной преградой между желанием и реальностью, существование которой оплакивает Т. С. Элиот в своём стихотворении «Полые люди». Согласно весьма ортодоксальным христианским взглядам Элиота, существует «Тень», что всегда встаёт между «замыслом и воплощением», «желанием и содроганием», «порывом и поступком». Тень — это, конечно, Первородный Грех, и ни один мужчина и ни одна женщина по определению не могут избавиться от неё.

Наркотическая Революция говорит, как и Будда: «но это всего лишь Тень — всего лишь видимость, иллюзия». В лучшем случае идеологи этого движения согласятся лишь признать за Тенью свойства старой кассеты, играющей в проигрывателе разума, на которой запечатлены стадные страхи и предрассудки наших прародителей; и любая подобная программа может быть стёрта и заменена лучшей программой, если человек владеет соответствующими неврологическими или йогическими методами. И, добавят они с миссионерским блеском в глазах, эти методы известны многим, им можно обучить других и их обучение может быть исключительным образом ускорено при использовании подходящих веществ.

«Принимай свои желания за реальность», лозунг французской студенческой революции 1968 года — это основополагающая мантра всего наркотического мистицизма, и она даже появляется в перефразированном виде у такого трезво мыслящего учёного-исследователя психоделиков, как доктор Джон Лилли, пишущего следующее в отрывке, который стоит процитировать дважды:

В сфере ума то, во что веришь, как в истинное, либо истинно, либо становится истинным в пределах, которые можно установить на основе внутреннего и внешнего опыта. Эти пределы проявляются как дальнейшие убеждения, за которые тоже можно выйти. В сфере ума нет пределов…

Это то, что учёные называют прагматичным утверждением. То есть это не истина, открывшаяся теоретику или человеку, занимающемуся «чистой» наукой в своей башне из слоновой кости; это обобщение, могущее служить для устранения неполадок, когда в лаборатории происходят фактические события. (В данном случае, конечно, лаборатория находится у человека в голове). Доктор Лилли имеет в виду, что различие между мечтой и реальностью может быть смело (и даже с пользой) проигнорировано психоделическим экспериментатором. Если вы по-настоящему верите, что можете совершить что-либо, вы действительно можете это совершить. Все допустимые пределы в этом утверждении сами являются аксиомами бессилия, которые преодолеваются путём перепрограммирования вашей системы убеждений. Новые пределы, обнаруженные после того, как произошло перепрограммирование, это последующие ошибки, которые удалит последующее перепрограммирование. Если этот процесс не продолжается до бесконечности, он продолжается гораздо дольше, чем готов допустить человек перед тем, как попробовать расширить сознание таким образом.

Но для отцов церкви это было ересью и остаётся ересью и теперь. Наше общество сильно привязалось к догмам, говорящим, что мы «зачаты в беззаконии и рождены в грехе», что «в нас нет здравия», и что этот мир, безусловно, навсегда останется для нас «юдолью скорби». Эти выражения взяты из трёх наиболее известных и наиболее часто читаемых христианских молитв; они олицетворяют непременный пессимизм, являющийся краеугольным камнем христианской теологии. Несогласный с этой точкой зрения не является христианином.

Это самая существенная трудность в процессе общения между психоделическим шаманом и человеком, воспитанным в христианской традиции. Антрополог Карлос Кастанеда весьма убедительно доказывает это, описывая (в книге «Отдельная реальность», A Separate Reality) одно из затруднений, возникшее у него с магом доном Хуаном, индейцем из племени яки:

Что поразило меня в доне Хуане — это то, что он не считал себя слабым и беспомощным, и даже то, что я просто находился в его обществе, неминуемо вызывало нелестное для меня сравнение того, как вёл себя он и как вёл себя я…

«Ты измучен проблемами», — сказал он. «Почему?»

«Я всего лишь человек, дон Хуан», — сказал я.

Я придал этой фразе интонацию, с которой ее произносил мой отец. Он говорил так в тех случаях, когда хотел сказать, что слаб и беспомощен, поэтому в его словах, как и в моих сейчас, звучали отчаяние и безысходность.

Дон Хуан посмотрел на меня так же, как и в день нашей первой встречи. «Ты слишком много думаешь о себе», — сказал он и улыбнулся… «И поэтому кроме проблем у тебя ничего нет. Я тоже всего лишь человек, но когда я это говорю, то имею в виду совсем не то, что ты… Я разделался со своими проблемами. Очень жаль, что жизнь коротка, и я не успею прикоснуться ко всему, что мне нравится. Но это не проблема; это просто сожаление».

Мне понравилось, каким тоном он произнёс это заявление.

В нём не было отчаяния или жалости к себе.