Секреты Российской дипломатии. От Громыко до Лаврова - [8]

Известный историк Сергей Сергеевич Дмитриев записал в дневнике:

«26 июля 1959 года. Ажиотаж вокруг американской выставки сильнейший. Билеты распространяются через партийные организации. Это так умно, что граничит со смешным… Власти делают все, чтобы отвлечь людей от американской выставки. С большим шумом на другом конце метро (выставка в Сокольниках) — в Лужниках открыли, едва ли не впервые за сорок два года жизни советской Москвы, ярмарку. Всячески туда народ отвлекают — слухи пустили, будто там любые дефицитные товары найдешь. На деле стоят дикие очереди на солнцепеке — тени в Лужниках нет, асфальт кругом, раскаленный в котловине.

В Третьяковке открыли поспешно выставку Рериха. В Манеже бешеным темпом гонят работы по подготовке к открытию выставки чешского стекла. Срочно открыли Главный Ботанический сад Академии наук СССР, который вот уже несколько лет подряд все обещали открыть. На Кузнецком и в Парке культуры имени Горького открыли еще несколько выставок.

В печати ежедневно «разоблачительные» материалы об ужасной жизни в США, о голоде, безработице, преследованиях негров, пожарах в школах, преступлениях малолетних, о том, что США буквально пожирают клопы, крысы и прочая нечисть. Все, что показывает американская выставка, — вранье, очковтирательство, пропаганда, если судить по страницам советских газет. В воздухе стоит дым от вранья…»

Никсон долго готовился к поездке, беседовал со всеми специалистами по Советскому Союзу, изучал личность Хрущева. Встретился с побывавшими в Вашингтоне двумя первыми замами Хрущева в правительстве — Анастасом Микояном и Фролом Козловым.

«В ходе длительных бесед со мной каждый из них подал несколько довольно быстрых и крученых мячей, — писал Никсон в одной из своих книг. — Но встреча с Хрущевым после бесед с ними — это все равно что игра с командой высшего класса после игры со слабаками. Он пускает в ход умопомрачительный набор различных приемов: сногсшибательную скорость, крученые мячи, слабые и сильные подачи, весь арсенал трюков — и все это в сбивающем с толку темпе. Я нанес сотни протокольных визитов руководителям правительств многих стран, но никогда раньше глава правительства не встречал меня тирадой нецензурных слов, переводя которые на английский его переводчик краснел».

Канцлер ФРГ Конрад Аденауэр сказал Никсону:

— Нет сомнения, что Хрущев хочет править миром. Но одновременно он не хочет войны. Он не собирается править разрушенными городами и мертвецами.

Канцлер вспомнил, как во время переговоров в Москве Хрущев взорвался:

— Я прежде увижу вас в аду, чем соглашусь с вами по этому вопросу!

Аденауэр реагировал немедленно:

— Если вы увидите меня в аду, то лишь потому, что первым туда попадете.

После этой перепалки разговор пошел легче.

Никсон попросил совета и у бывшего государственного секретаря Джона Фостера Даллеса, который уже был болен раком и знал о своей скорой кончине. Он ничего не мог есть и испытывал такие боли, что заснуть мог только после большой дозы успокоительного. Но днем Даллес отказывался принимать наркотические препараты, боясь, что они могут повлиять на его умственные способности. Никсону он сказал, что, когда начинается напряженная работа, требующая от него полной сосредоточенности, он не чувствует боли.

Незадолго до смерти Даллес успел совершить большую поездку по Европе. В феврале 1959 года он прилетел в Бонн. Его встретил Конрад Аденауэр, который ужаснулся, увидев госсекретаря. В машине Даллес сказал, что чувствует себя очень плохо, должен соблюдать строгую диету и не может поэтому принимать приглашения на официальные банкеты.

Аденауэр все же уговорил Даллеса присутствовать на ужине, повар приготовит для него овсяный суп, который подадут так, что никто из присутствующих не заметит, что госсекретарю принесли что-то особое. Даллес согласился. Овсяный суп ему явно понравился. Сменивший его на посту государственного секретаря Соединенных Штатов Кристиан Гертер, прилетев в Бонн на переговоры, передал канцлеру привет от Даллеса и просьбу дать рецепт овсяного супа, которым его угощали. Гертер признался, что подумал вначале, будто это шифрованное послание.

Аденауэр послал Даллесу рецепт супа и несколько пакетиков овсянки, так как в Америке ее невозможно было разыскать. Когда в мае 1959 года Аденауэр приехал на его похороны, ему сказали, что овсянка была последним блюдом, которое Даллес ел перед кончиной. Когда Даллес скончался, шло совещание министров иностранных дел в Женеве.

Все министры отправились на похороны. Громыко ехать не хотел. Хрущев решил, что Андрей Андреевич не прав, и велел ему отправляться за океан:

— Даже приятно поприсутствовать на церемонии похорон своего врага.

Даллес провел последние дни в больнице «Уолтер Рид». Там его и посетил Ричард Никсон. Бывший госсекретарь постоянно сосал кубики льда, чтобы смягчить жжение в горле. Никсон спросил его:

— Что прежде всего я должен постараться довести до сознания Хрущева?

Даллес никогда не спешил с ответом, но на сей раз он задумался дольше обычного.

— Нет нужды убеждать Хрущева в наших добрых намерениях. Он знает, что мы не угрожаем безопасности Советского Союза. Но он должен знать, что мы и его понимаем. Хрущев говорит, что он за мирное сосуществование. Он имеет в виду, что восстание против некоммунистического правительства — дело правое, и его следует поддерживать, а восстание против коммунистического правительства, как это он показал в Венгрии, дело всегда неправое, и его следует подавлять. Таким образом, мирное сосуществование, за которое он выступает, — это мир для коммунистических стран и постоянная внутренняя борьба и конфликты для некоммунистических стран. Нужно дать ему понять, что ему не удастся получить и то и другое.