Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго» - [98]

Я постучала в дверь дома новоиспеченного первого секретаря правления Союза писателей СССР Федина. Дверь открыла его младшая дочь. Митя остался ждать на улице, а я вошла в дом, несмотря на то, что Катя сказала мне, что ее отца дома нет.

Тут появился Федин.

– Катя, сделаешь нам чаю? – попросил он дочь.

– Мне чая не надо, спасибо, – отказалась я.

Федин пожал плечами.

– Проходи.

Я проследовала за ним в его кабинет. С седой шевелюрой и седыми густыми бровями Федин немного походил на сову. Он сел в крутящееся кожаное кресло и жестом пригласил меня сесть напротив него.

– Я постою, – сказала я. На самом деле я ужасно устала сидеть напротив мужчин. Мне не хотелось терять времени, и я перешла прямо к делу. – Сегодня вечером он хочет покончить жизнь самоубийством.

– Что ты говоришь? Перестань.

– У него есть таблетки. Я уговорила его немного подождать, но не смогла переубедить.

– Ты должна его отговорить.

– Как? Это ведь вы его до этого довели.

Он потер глаза и выпрямил спину.

– Я предупреждал его о том, что это может привести к самым плохим последствиям.

– Ты его предупреждал? Когда?

– В тот день, когда объявили, что он получил премию. Я пришел к нему домой и сказал, что если он примет Нобелевскую премию, то власти будут вынуждены что-то предпринять. Я сказал, что как друг советую ему отказаться. Он наверняка об этом тебе говорил.

Боря ни словом об этом не обмолвился. Он скрыл от меня этот эпизод.

– Он сам создал ту ситуацию, в которой оказался, – продолжал Федин. – Если он покончит с жизнью, то это будет очень плохо для его родины. Это будет даже хуже, чем все те раны, которые он уже нанес нашей стране.

– Что мы можем предпринять?

Федин сказал, что договорится о том, чтобы мы с Борей встретились с Дмитрием Поликарповым – тем самым человеком из отдела по культуре ЦК, с которым я встречалась после того, как Боря отдал рукопись итальянцам. Боря должен будет извиниться за свои действия перед Поликарповым.

Я согласилась и была готова сделать все, чтобы убедить Борю встретиться с Поликарповым. Я решила сказать, что он ведет себя как эгоист. Я напомню ему о годах, проведенных в Потьме. Скажу, что меня снова посадят. Скажу, что он не дал мне того, что мне нужно было больше всего, – не сделал меня своей женой и матерью своего ребенка.

Но все мои усилия оказались напрасными.

Когда я вернулась, Борис сказал, что все уже уладил.

Он отправил две телеграммы – в Стокгольм с сообщением о том, что отказывается от Нобелевской премии, и в Кремль с информацией о том, что отказал шведам.

– Они придут за мной, Ольга. Я это чувствую. Работая в своем кабинете, я чувствую, что они за мной наблюдают. Они придут за мной совсем скоро. Однажды ты будешь меня ждать, но я не приду.

Запад. Декабрь 1958

Глава 25. Ласточка. Агент. Перебежчик

Мой прошлый работодатель описывал мотивацию людей сокращением ДИКЭ: Деньги, Идеология, Компромисс, Эго[27]. Я размышляла о том, как меня оценит идеологический противник, к которому я переметнулась. Есть ли у них какие-либо установки в этом вопросе? Может быть, они продумывали эти психологические факторы еще более скрупулезно, чем американцы?

Женщина, поведавшая мне о судьбе Генри, пока не появлялась, но я знала, что еще увижу ее. Я продала два любимых платка Hermès и все, кроме английского, экземпляры романа «Доктор Живаго». Купленный в Le Mistral экземпляр я оставила себе и положила в выдвижной ящик тумбочки у кровати, туда, где в американских отелях хранят Библию.

Я уже не сидела целыми днями в номере и больше не оплакивала того человека, которым была раньше. По утрам я гуляла по посыпанным гравием дорожкам вдоль тщательно ухоженных деревьев в саду Тюильри, кормила уток и лебедей в пруду, сидела на выставленных на солнце зеленых стульях и читала. Дни становились короче, и вторую половину дня я проводила в кафе на rue de la Huchette, дегустируя разные виды глинтвейна. Я познакомилась с барменом в клубе Le Caveau для того, чтобы по вечерам сидеть на красных плющевых диванах и слушать, как поет Саша Дистель.

Но где бы я ни находилась, я практически никогда не забывала о ней. Я все ждала того дня, когда проснусь, и моя первая мысль будет не об Ирине. Самым ужасным было то, что она часто мне снилась. Во сне мы были вместе, но, проснувшись, я в очередной раз осознавала то, что потеряла ее. Иногда я чувствовала, что по телу словно пробегает электрический разряд, и думала, что именно в этот момент она вспоминала обо мне. Как глупо.

Я хотела позвонить ей в день ее рождения только для того, чтобы услышать, как она ответит на телефонный звонок, но не позвонила. Вместо этого я выдвинула ящик тумбочки, достала книгу, открыла ее и начала читать.

«Шли и шли и пели «Вечную память», и когда останавливались, казалось, что ее по залаженному продолжают петь ноги, лошади, дуновения ветра».

Эти слова тронули мою душу. Мне было знакомо чувство, которое остается после того, как заканчивается песня. Я закрыла книгу, вышла на балкон, на котором умещался один стул, и снова раскрыла книгу.

Дочитав до места, в котором Юрий снова встречается с Ларой в полевом госпитале, я поняла, что книга, которую в Агентстве считали оружием, на самом деле является романом о любви. Мне захотелось закрыть книгу и больше никогда не возвращаться к ней. Но я этого не сделала. Я продолжала читать до тех пор, пока солнце не скрылось за крышами зданий. Я читала до тех пор, пока не зажглись уличные фонари и мне не пришлось прищуриваться, чтобы разобрать предложения. Когда стало слишком темно, я вернулась в комнату. Завернувшись в халат, я легла и продолжила читать до тех пор, пока не заснула, положив палец между страниц, словно закладку.