Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго» - [90]

Он начал расспрашивать русских об их впечатлениях от выставки. «Вам здесь нравится? Какие павильоны вы уже посетили? Вы зашли, чтобы посмотреть скульптуру Родена? Вы уже видели модель атомного ледокола? Как далеко вперед шагнула наука! Чтобы увидеть модель, надо отстоять очередь, но оно того стоит. А вы уже пробовали бельгийские вафли?»

Всего за несколько минут отец Давид многое узнал о русских. Женщину звали Екатериной, она была балериной Большого театра, труппа которого каждый вечер давала выступления в советском павильоне. Мужчину звали Эдуардом, и он назвал себя «покровителем искусств». Эдуард восторженно отозвался о том, как хорошо вчера вечером выступала Екатерина. «Все были в восторге».

Отец Давид тут же подхватил эту тему и сказал, что недавно видел в Лондоне выступление Галины Улановой. «Жизнеутверждающее выступление, – сказал он. – Словно мадонна поцеловала стопы ее ног. Галина была просто воплощением поэзии». Русская пара согласилась, и тут отец Давид перевел общий разговор об искусстве и красоте в более практичное русло, подняв тему необходимости делиться этой красотой.

– Совершенно с вами согласна, – сказала Екатерина. Она вся раскраснелась. Судя по всему, ей очень понравился молодой и обаятельный священник.

– Вам нравится поэзия? – спросила балерина.

– Ведь мы же все русские, не так ли? – вопросом на вопрос ответил отец Давид.

Через несколько минут они вошли в библиотеку, и отец Давид повернулся ко мне для того, чтобы я дала ему экземпляр Праведной Книги.

– Красотой надо делиться, – повторил с улыбкой отец Давид.

Мужчина взял книгу и посмотрел на ее корешок. Он сразу узнал имя автора. Он облизнул губы и передал книгу Екатерине. Та нахмурилась, но мужчина кивнул, и она положила книгу в сумочку.

– Я думаю, что вы совершенно правы, святой отец, – произнес Эдуард.

Дело было сделано, и Эдуард пригласил отца Давида посмотреть сегодня вместе с ним в ложе представление, в котором будет участвовать Екатерина. Отец Давид сказал, что сделает все возможное, чтобы к вечеру освободиться и воспользоваться его приглашением.

– Все прошло отлично, – сказала я, когда русская пара ушла.

– Конечно, – спокойным тоном ответил отец Давид.

После этого клиенты повалили один за другим.

Аккордеонист ансамбля Красной армии спрятал книгу в футляре своего музыкального инструмента. Клоун московского цирка спрятал ее в коробке с косметикой. Женщина-инженер сказала, что в детстве ее мама часто читала ей ранние стихи Пастернака, и она бы с огромным удовольствием прочитала роман, но, скорее всего, сделает это за границей и не осмелится взять его с собой назад в СССР. Переводчик, работавший с текстами брошюр советского павильона, говорил, что с большим уважением относится к переводам Пастернака, в особенности пьес Шекспира, и очень хотел бы познакомиться с поэтом. Однажды он видел, как Пастернак обедает в ресторане ЦДЛ, но постеснялся подойти и побеспокоить его. «Тогда я упустил свой шанс, – говорил переводчик, – но надеюсь, что эта книга способна компенсировать мою прежнюю оплошность». Он приподнял в руке роман «Доктор Живаго». Перед тем как уйти, он дал мне несколько брошюр из советского павильона, которые переводил сам. Внутри была карта всего ярмарочного комплекса, занимающая две страницы. Я рассмеялась, когда заметила, что на ней не отмечены американский павильон и павильон Ватикана.

Оттого что я говорила с людьми по-русски, я стала часто вспоминать маму, и мне хотелось увидеть человека, который хотя бы немного напомнил мне о ней.

Большинство советских граждан, которых я видела, принадлежали к классу интеллигенции. Они были образованными, законопослушными гражданами с правильной русской речью. Часть участников русской делегации были молодыми людьми, впервые выехавшими за рубеж. Это были танцоры, музыканты и циркачи, дававшие выступления во время проведения выставки. Все они были горожанами с мягкими, непривыкшими к тяжелому физическому труду руками. Это были люди, которым одобрили разрешение на временный выезд из страны. Они были одеты по европейской моде, часто во французских костюмах и итальянских ботинках. Несмотря на то, что я никогда не была в России, все они казались мне очень непохожими на мою мать, и мне от этого было немного неприятно.

Во второй половине дня в комнату к нам с отцом Давидом зашла Иванна и сказала, что, судя по всему, слух о том, что раздают роман Пастернака, распространился среди русских, потому что вокруг «Мыслителя» неожиданно оказалось много людей из СССР.

– Может, нам залечь на дно и временно перестать раздавать книги? – спросила она.

– Нет, мне кажется, что, наоборот, надо раздать книги как можно быстрее, раз уж то, что мы делаем, уже не является для них секретом, – сказала я.

– Ты права, – согласился отец Давид, – продолжаем в том же духе.

После того, как мы отдали сотый экземпляр романа, Иванна просунула голову за занавеску и показала нам вырванную синюю обложку романа.

– Они срывают обложки и бросают их на ступеньки, – сказала Иванна.

– Зачем? – спросила я.

– Чтобы книга не была такой большой, – ответил отец Давид, – и ее было легче спрятать.