1
В далеком северном леспромхозе Сосновский на краю просеки, среди болотного багульника, на мягкой подушке из мха ничком лежал человек. Поза его была нелепа: руки, ноги вразброс, шея неестественно вывернута, остекленевшие глаза глядят в серое, стылое небо. А ведь не должны глядеть в небо: лежит человек ничком. Шею он себе сломал, что ли?
Обнаружили его ребята из близлежащей деревеньки, спозаранку вышедшие в лес по грибы.
Хотя стояло лето, погибший был в телогрейке и резиновых сапогах. Темно-серая ткань была повреждена, из вырванного треугольника торчал клок ваты. Лежал он, неловко подвернув одну руку под себя, другая была откинута в сторону и угрожающе сжата в кулак. Рядом с телом валялся огромный сук, возможно послуживший причиной гибели человека.
Деревенские подростки, наглядевшиеся по телику детективных фильмов, ничего трогать не стали, а стремглав бросились в колхозную контору, разбудили спавшего на лавке мужика (бывший конюх дорабатывал до пенсии, карауля контору). Он долго не мог взять в ум, что же произошло, а когда уразумел, то с испуганным выражением на заспанном лице принялся названивать в милицию: сообщить о страшной лесной находке.
2
Вячеслав Грачев, молодой сотрудник столичного журнала «Радуга», прибыл в Сосновку примерно за неделю до разыгравшихся здесь трагических событий. Получив в редакции малоприятное задание — предстояло мчаться к черту на кулички для проверки кляузного письма, он отправился в библиотеку и запросил географическую карту. Захотелось взглянуть на глухие места, в которые ему предстояло ехать по приказу начальства. Взгляд скользил от Северного полюса вниз, пересек две волнистые, в мелких зубчиках синие линии: «граница плавучих льдов в период наибольшего распространения (апрель, март)» и «граница плавучих льдов в период наименьшего распространения (август)» — и двинулся вниз по дуге меридиана. Миновал затянутые белесой дымкой холодные северные моря, береговую полосу ледового припая. И дальше, дальше. Воображение подсказало: под бледным, словно выцветшим пологом неба лежит тундра, бедная промерзшая земля. Тускло, как запотевшее зеркало в ванной, отсвечивают небольшие озерца, тут и там возвышаются пологие холмы, поросшие карликовым березняком, ивняком, болотным багульником.
Взгляд опустился ниже. Вот и искомое место. Здесь, в тайге (слово, пришедшее к нам от якутов), затерян районный центр Сосновка. В четырнадцати километрах от него — леспромхоз, где, если верить автору кляузного письма, творятся безобразия.
По дороге из областного центра в леспромхоз Вячеслав Грачев заехал в Сосновку и заглянул в редакцию районной газеты «Вперед». Возле одноэтажного бревенчатого дома, на котором сверкала красивая — черная с золотом — вывеска, стояла коза. Вячеслав аккуратно обошел ее и поднялся по скрипучим ступеням. В комнате сидела некрасивая девушка с коротко остриженными волосами. Заглядывая в приставленное к стопке книг зеркальце и склонив набок голову, она задумчиво разглядывала свою странную прическу, метко названную когда-то «тифозкой».
Грачев представился. Девушка ойкнула, сунула зеркальце в стол и, зарумянившись, проговорила:
— Сам Вячеслав Грачев?! Такой молодой?!
Теперь настал черед зарумяниться Вячеславу. Что ни говори, а известность (пока не слава, до нее еще далеко) приятна. Вячеславу от роду двадцать четыре года. Он высокий (акселерат), но лицо у него округлое, по-детски припухлое. Очки с толстыми линзами увеличивают его серые навыкате глаза. Под курткой ярко-голубая майка с надписью «adidas». Он похож на многократно увеличенного в размерах ребенка, довольно милого. Вячеслав, Слава, славный…
Все это промелькнуло в голове девушки. Она вздохнула… Этот столичный гость не про нее.
— Вы знаете, я внимательно слежу за вашими очерками. Скажите, а та женщина, в которую шарахнула молния, действительно сделалась черная? Как негритянка?
Вячеслав одновременно помотал головой и пожал плечами: мол, черная, но не совсем — и попросил доложить о себе начальству.