Секретный сотрудник - [61]

Встречавшие их израильтяне – живчик-майор и мрачный лейтенант из Шин Бэт[81] – чуть ли не бегом потащили их в переулок, запихнули в стоявший там внушительный «хаммер» и скоро они уже мчались под вой сирены по пустым улицам.

– Надо бырзо,[82] – сказал один из встречавших, болгарский еврей Абба Гольцман – вертлявый брюнет с мятыми майорскими погонами, и продолжил на иврите, обращаясь к своему товарищу – мрачному, как и положено переводчику, лейтенанту Леве, фамилию его Кузниц не разобрал.

Толстый лейтенант Лева внимательно выслушал длинную тираду своего начальника, в которой часто повторялось слово «Ерушалаим», и флегматично промямлил:

– За касками заедем – простреливается дорога на Иерусалим, – после чего замолчал и молчал потом почти всю дорогу.

Заезжали куда-то за касками, которые принес шофер и которые оказались всем велики, кроме Кузница. Ему каска оказалась мала, и после нескольких безуспешных попыток ее надеть под насмешливыми взглядами всей компании он положил ее на колени и стал смотреть в маленькое окно джипа.

Война чувствовалась везде – на перекрестках улиц стояли зенитные комплексы, окруженные баррикадами из мешков с песком, а когда выехали за город, то на дороге встречались одни военные машины, и очень часто, с промежутком буквально в несколько километров, их останавливали на блок-постах.

Ехали они «бырзо» в точном соответствии с указаниями живчика-майора, который оставил почти безуспешные попытки общения с ними через немногословного переводчика Леву и переключился на водителя, обращая к нему длинные эмоциональные тирады на иврите, сопровождаемые настолько бурной жестикуляцией, что один раз у майора слетела нахлобученная на лоб каска.

За каждой тирадой следовала реакция водителя – он то включал на полную мощь сирену, с воем обгоняя колонну машин, то совсем выключал ее и джип еле плелся в хвосте колонны. Смысл этих действий оставался для Кузница неясным, и он так и остался бы в неведении, если бы до объяснения не снизошел Лева.

– Мы должны быть в Иерусалиме в точное время, – сказал он, – не раньше и не позже, – и до самого Иерусалима не произнес больше ни слова.

Они въехали в Иерусалим с запада, со стороны холмов, поросших оливами со скрюченными, бугристыми стволами и стройными растрепанными пиниями. Когда дорога поднялась на очередной холм, водитель, повинуясь многословному приказу майора, остановил джип, майор обернулся на сиденье и произнес что-то на иврите, явно обращаясь к Кузницу и его товарищам.

– What is it?[83] – спросил Кузниц.

Очнулся Лева и перевел:

– Мы здесь вас оставим. За вами должны приехать.

– Кто? – спросил Хосе.

Лева перевел вопрос майору, и тот выдал очередную длинную фразу.

– Мы не знаем, – внимательно выслушав начальство, сказал Лева.

– Тебе бы это… в Спарте или где там жить – лаконичный ты наш, – возмутился Ариель. – Кто за нами приедет? Как мы его узнаем?

– Они сами вас найдут, – ответил Лева, не консультируясь на этот раз с начальством.

Хосе возмущенно хмыкнул, снял свою каску и, вручив ее Леве, не прощаясь, выпрыгнул из «хаммера». Ариель, выругавшись себе под нос, последовал за ним. Кузниц положил каску на сиденье и сказал:

– Что ж, до свидания.

Майор козырнул, а Лева неожиданно протянул ему руку:

– Удачи!

– И вам, – Кузниц пожал протянутую руку и спрыгнул на землю.

Как только он захлопнул за собой дверцу, «хаммер» с ревом рванул с места и скрылся за поворотом.

Они стали на обочине шоссе – на противоположной стороне была скальная стенка, а с их края – крутой обрыв, отгороженный хлипкими бетонными столбиками. Под обрывом в утренней дымке на открытой в сторону Мертвого моря плоской и пустынной долине лежал Иерусалим.

– Ты что-нибудь знаешь? – спросил Хосе Кузница, когда они, как по команде, одновременно закурили. – Это же явно твоего Абдула штучки.

– Не знаю я ничего, – возмутился Кузниц и добавил, помолчав, – но тоже думаю, что тут без IAO не обошлось.

– И что будем делать? – спросил Ариель.

– Ждать, – сказал Кузниц и подошел к краю обрыва.

Он бывал уже в Иерусалиме – и тогда, в первый раз, и сейчас, когда увидел он этот город снова, испытывал он странное чувство, которое был не в силах ни назвать, ни описать. Перед ним было беспорядочное скопление некрасивых и невысоких желтых и серых домов, из которого торчал аляповатый золоченый купол мечети Аль-Акса и тоже в беспорядке были разбросаны церкви и несколько высотных зданий. И не было в этом скоплении ничего особенно живописного или поражающего взгляд, но этот город как будто говорил путнику: «Смотри! Я один такой на Земле, другого такого места на ней нет и быть не может». И путник смотрел и не мог оторвать взгляда.

Казалось, необъяснимые чары Иерусалима подействовали даже на Ариеля – он молча курил, смотрел на лежащий внизу под обрывом город и вид у него был задумчивый и, как показалось Кузницу, немного растерянный. Молчал и Хосе – потомок конквистадоров. Он постоял над обрывом, нахмурив брови, потом выбросил сигарету и сказал Кузницу:

– Странный город. Ты ведь бывал здесь уже, в чем тут дело?

Кузниц сделал вид, будто не понимает, и спросил:

– Что ты имеешь в виду?