Секретные дела Холмса - [35]

Подводя итоги официального расследования, коронер признал, что с трудом понимает мотивы, которыми руководствовался Гейдон Каупер. Коронер высказал предположение, что погибший по каким-то неясным причинам питал к профессору Адльтону глубоко укоренившуюся зависть. Выслушав показания свидетелей о многочисленных необъяснимых поступках Гейдона Каупера, коронер, не колеблясь, вынес постановление о том, что Гейдон Каупер, находясь в состоянии временного помешательства, убил профессора Адльтона, после чего покончил жизнь самоубийством.

Свою постыдную тайну (если таковая существовала в действительности) профессор Адльтон унес с собой в могилу, как того и желал Холмс.

Поговорить с мисс Адльтон после окончания официального расследования не представилось возможности. В Бодмин она прибыла вместе со своим поверенным, и едва заседание закончилось, они сразу же сели в кеб и отправились на станцию.

Думаю, что Холмс написал письмо, в котором выразил сожаление по поводу того, что не сумел предотвратить смерть ее отца. Однако не в его характере было откровенничать со мной о столь личного свойства деталях. Знаю лишь, что в течение нескольких дней по возвращении из Бодмина он пребывал в скверном настроении и проводил время либо у себя в комнате, играя на скрипке, либо на диване в нашей гостиной, угрюмо уставившись в потолок. Только после того, как однажды вечером к нам заглянул инспектор Лестрейд, чтобы попросить Холмса о помощи в расследовании необычного дела о поддельном Гольбейне, к моему старому другу вернулось доброе расположение духа.

Примерно через месяц за завтраком Холмс наконец напрямую упомянул о деле Адльтона.

Просматривая свежий номер «Таймс», он заметил:

— Тут внизу, на третьей странице, вы найдете заметку, которая может показаться вам интересной, Ватсон.

Это был короткий отчет, в котором после краткого перечисления обстоятельств гибели Гейдона Каупера говорилось следующее:

«Среди оставшихся после его смерти вещей были обнаружены предметы из древнего британского захоронения, которое он, видимо, раскопал незадолго до смерти. Среди этих предметов — некоторые редкие экземпляры изделий доисторических гончаров и великолепной работы каменный топор, который, по мнению изучавших экспонаты экспертов, принадлежит к числу самых замечательных предметов того периода, открытых за последние годы.

Ввиду отсутствия наследников вся коллекция передана в музей Труро, где она будет выставлена для всеобщего обозрения».

— И снова ирония судьбы, на этот раз последняя, Ватсон, — прокомментировал Холмс, когда я отложил газету.

— В каком смысле? — спросил я, не вполне понимая, что именно он имеет в виду.

— В том, что такое открытие не только увенчало бы славой профессора Адльтона и было бы достойным завершением его научной карьеры как археолога, но и во многом способствовало бы восстановлению репутации Гейдона Каупера. Впрочем, все слишком поздно, мой дорогой друг! Слишком поздно!

Взяв в руки газету и потрясая ею, Холмс добавил:

— Кстати сказать, Ватсон, я был бы весьма вам признателен, если бы вы воздержались от публикации своего отчета об этом деле. Как большой почитатель сочинения профессора Адльтона, я не хочу, чтобы на его репутацию пала хотя бы малейшая тень. Равным образом, как и на мою собственную.

— На вашу?! — воскликнул я, пораженный.

Несколько мгновений Холмс с мрачным видом смотрел мне прямо в глаза. Затем резко сказал:

— Провал может вызывать такое же чувство стыда, как и любое другое проявление человеческой слабости. В данном конкретном случае я предпочел бы, чтобы мой провал не был известен широкой публике.

Я дал Холмсу слово и, если не считать беглого упоминания об этом деле[26], воздержался от публикации подробного отчета, отложив его вместе с моими личными бумагами.

Что касается Холмса, то мой друг никогда не упоминал ни об этой трагедии, ни об охватившей его нерешительности, когда он, прицелившись в Гейдона Каупера, промедлил и так и не нажал на курок своего револьвера.

Покушение на Холмса

I

Как сейчас помню, необычайные события, о которых пойдет речь ниже и которые едва не стоили нам жизни, начали разворачиваться однажды ненастным вечером в ноябре 1894 года, через несколько месяцев после чудесного возвращения Шерлока Холмса, едва избежавшего смерти от руки своего заклятого врага профессора Мориарти.

После ужина мы уютно расположились в креслах у горящего камина. Холмс погрузился в чтение толстенного трактата о шифрах эпохи начала царствования Елизаветы, я же предпочел не столь глубокомысленную литературу и ограничился просмотром «Ивнинг стандард», радуясь, что мой друг не занимается сейчас расследованием какого-нибудь запутанного дела и ничто не может выманить нас из дома в такую отвратительную погоду.

Но стоило мелькнуть этой мысли, как Холмс прислушался и, отложив в сторону книгу, заметил:

— Только что подъехал кеб, Ватсон. Я полагаю, что к нам прибыл посетитель. Я сам впущу его.

— Его? — удивленно спросил я.

— Да, несомненно, это мужчина. Вы слышите, как захлопнулась дверца кеба? Ни одна женщина не станет действовать так решительно.

Я но слышал ничего, кроме воя ветра в печной трубе и громыхания ставень, но ничуть не удивился тому, что Холмс расслышал все далекие звуки, о которых он упомянул, так как слух у него был острее, чем у кого-либо из известных мне людей.