Секретные бункеры Кёнигсберга - [19]

Через пару месяцев предприимчивый немец снова заявился в комендатуру, теперь уже за разрешением открыть в полуразрушенном здании бывшего универмага «Дефака» на Штайндамм небольшое кафе для обслуживания, как он сам выразился, «товарищей офицеров». Видно, его дела шли неплохо, если среди голода и разрухи он смог организовать столь прибыльное дело. А спустя еще некоторое время он опять пришел в комендатуру. Теперь уже за разрешением открыть ресторан в здании располагавшегося рядом бывшего кинотеатра «Призма»[52]. Подполковник Рычков выразил недоумение, откуда Франц Бильке сможет достать столько продуктов, чтобы содержать увеселительное заведение в период жесткого карточного распределения. В ответ Франц рассказал подполковнику совсем удивительную историю.

В январе 1945 года, когда Кёнигсберг оказался фактически блокирован советскими войсками, в тюремную камеру, где Бильке с товарищами по несчастью ожидал своей участи, вошел офицер в черном эсэсовском плаще. Брезгливо осмотрев обросших щетиной людей, со страхом взирающих на него, эсэсовец вызвал троих человек: пожилого фольксштурмиста[53], оставившего свою часть накануне наступления русских, широкоплечего парня со споротыми знаками отличия на униформе НСКК[54], который в пьяной драке застрелил офицера-подводника, и Бильке. Этих троих объединяло только одно — все они в прошлом работали шоферами. Эсэсовец объяснил, что подследственные будут привлечены к одному очень важному делу, и от того, насколько исполнительными они будут, зависит их дальнейшая судьба. Новоиспеченных шоферов расконвоировали, перевели в близлежащую казарму и выдали солдатский паек. Из разбитого гаража около Валльринга[55] они поздно вечером вывели три крытых грузовика. В кабине рядом с Бильке сидел старший — человек в штатском, не промолвивший за все время почти ни единого слова. Город лежал во мраке, окна уцелевших домов были плотно закрыты светомаскировкой. Слышался грохот канонады, где-то в стороне Нойхаузена[56] поднималось красное зарево — горели склады горючего. Со дня на день ждали прорыва в город русских танков.

Ехать было недалеко. Но каждый раз, когда машины подъезжали к баррикаде, перегораживающей улицу, сосед Бильке выходил из кабины, о чем-то долго разговаривал с постом охраны, после чего они продолжали путь. Хотя Бильке хорошо знал Кёнигсберг, в темноте он совсем не ориентировался и следовал только команде старшего — «налево», «направо», «прямо», «стоп». Наконец они выехали на небольшую площадь и оказались прямо перед возвышающейся громадой многоугольной башни. Замок! — узнал Бильке. Он бывал здесь неоднократно, последний раз в начале 1943 года на экскурсии…

После того как необщительный сосед опять о чем-то переговорил с охраной, был поднят шлагбаум, и машины проехали между двумя врытыми в землю бетонными колпаками в узкую щель баррикады, а затем уже в арку самого замка. Широкий двор, окруженный полуразрушенными стенами, был загроможден штабелями каких-то грузов, накрытых брезентом, железными бочками и тяжелыми мешками, наверное, с песком. У стены стояло несколько автофургонов, угадывались очертания легковых машин. В темноте слышались какая-то возня, топот сапог и отрывистые крики команд. Солдаты выносили из широко раскрытых массивных дверей коробки и аккуратно укладывали в кузов одного из фургонов. Ждать долго не пришлось: из той же двери к машине стали сносить большие деревянные ящики. Было видно, что груз тяжелый, так как солдаты вдвоем еле-еле поднимали их. На всю работу ушло не более получаса. После того как в кузов влезло несколько человек, среди которых были не только военные, колонна выехала из ворот замка. Опять темнота, команды старшего и смутное ощущение узнаваемости темных ущелий-улиц. Вот проехали по Юнкерштрассе, у Альтштадтской кирхи свернули на площадь Парадеплатц, потом, объезжая баррикаду, свернули налево. Еще немного, и машины выехали на Штайндамм — эту улицу Бильке не мог не узнать: ведь ему часто приходилось, работая летчиком, бывать в штабе командования воздушного округа. Именно сюда, на площадь у Штайндаммской кирхи, где находился штаб, и приехали машины той глубокой ночью.

Площадь вокруг церкви была окружена редкой цепью солдат. Машины, подминая колесами кустарник сквера, раскинувшегося перед кирхой, и слегка пробуксовывая на снегу, остановились рядом со зданием. Тут же были откинуты борта, и началась разгрузка. Минут пятнадцати хватило на то, чтобы все ящики были перенесены куда-то за угол кирхи, — как показалось Францу, в сторону входа в храм. На этом работа была закончена, шоферы отогнали машины в гараж на Валльринг, после чего их снова препроводили в общую тюремную камеру. Через несколько дней Бильке узнал от кого-то, что в кирху ночью угодила бомба.

Бильке потом несколько раз приходилось участвовать в подобных работах. Но проводились они, как правило, днем и без таинственных мер предосторожности, которые он запомнил с той январской ночи.

Рассказав эту историю подполковнику Рычкову, Франц Бильке сделал совершенно неожиданное резюме: он почему-то полагал, что в подземном укрытии у кирхи были спрятаны запасы продуктов и вин, хранившиеся в Королевском замке. Конечно, известно, что в историческом погребке «Блютгерихт», расположенном в северном крыле замка, хранились большие запасы марочных вин, в том числе известное всей Германии красное вино под названием «Блютгерихт 7» и «Блютгерихт 8». Но подполковнику Рычкову сразу показалось сомнительным, что в столь драматическое для гитлеровцев время они стали бы с чрезвычайными мерами конспирации прятать в тайниках такие «ценности». Он не стал разубеждать Бильке, рассчитывавшего использовать хотя бы часть найденных продуктов и вин для организации своего «дела», но и не готов был поверить немцу, опасаясь снова оказаться в дурацком положении и вызвать новую волну насмешек со стороны сослуживцев.