Секретная тайна - [13]

— Как говорил Экзюпери, высшая роскошь — это роскошь человеческого общения, — неожиданно для себя процитировал я семейную книжную премудрость.

— В его времена телевизоров и Интернета не было, — заметил Дима. — Поговорим?

— Поговорим, — согласился я. — О чем-нибудь возвышенном. О смысле жизни, например. В нашем переходном возрасте пора, пора о ней задумываться. Невзначай.

Полина вздохнула еще тяжелее, потом хихикнула и ушла на кухню, чтобы приготовить еще по порции чесночного кофе.

— Смысл жизни… — прогундосил Макаров. Дождался, когда Полина удалилась. — Давай, побеседуем. О конкретной цели существования… скажем, мадемуазель Полетаевой. Идет?

— Давай. В чем ты видишь смысл ее жизни?

— В том, чтобы нравиться. В том числе и себе самой. Она нравится, и этим приносит пользу. Следовательно, она небесполезный член общества.

— Значит, смысл жизни в том, чтобы быть полезным? Ах, кажется, я об этом уже слышал. На уроках русской литературы.

— Тебя только подведи к прописной истине, — и подталкивать не надо. Готов изрекать.

— А что, разве я неправ? — удалось удачно округлить наивные глаза.

— Да прав, конечно, прав… Только когда большинство людей вокруг живут в соответствии с этой простенькой, не ими придуманной истиной, то скучно становится.

— А о смысле жизни рассуждать всегда скучно. Несмотря на то, что литературные герои только о нем и рассуждают, и вроде бы даже это у них интересно получается. Но приглядишься — все одно и то же. Новые одежки для старых прописей. Поэтому я, невзирая на обязывающий возраст, стараюсь о смысле жизни вообще не думать. Может, его и нет совсем.

— Зато о конкретном человеке поразмышлять интересно, — благосклонно вытерпев мой монолог, заметил Димка. — Раскладывать по полочкам. Где у него сильный мускул, а где слабинка. На что его купишь, а с какой наживки сорвется. Он живой, он любые истины опровергает.

— Вот и дошли до главного. Давай, докладывай — по каким полочкам ты меня разложил? Зачем я тебе понадобился. Какой навар хочешь с меня иметь — валюту?

— У тебя есть какая-то тайна, — задумчиво сказал Макаров. — Тайны меня и интересуют. Не сами деньги, а — откуда они взялись. И для чего тебе даны. И каким именно способом ты их по своей простоте растранжиришь. Кроме того, ты и сам тайна, Механошин. Таинственный зародыш. Загадка, что из тебя в ближайшее время произрастет — обыкновенный роботочеловек с программой «служба — магазин — хобби в домашнем кругу» или…

— Что «или»?

— Не дави. Я, может, сам еще не знаю, чем человек отличается от робота. Но интересуюсь. Поэтому к тебе и приглядываюсь.

— Может, тем, что ему — человеку, больше везет?

— Я, знаешь ли, не верю ни в экстрасенсов, ни в летающие тарелочки, ни в филиппинских бескровных хирургов-хилеров. Везуха из этой же серии. На серьезный вопрос должен быть только серьезный ответ. Хохмочка меня не устроит.

— Пока ничем помочь не могу. Ответов не имею. Имею вопрос: а у тебя у самого есть тайна?

Макаров на мгновение растерялся — как тогда, в школьном дворе, при виде моих небрежно предложенных денег. Снова я невольно попал ему в чувствительное место. Но Димка умел удивительно быстро выходить из нокдауна. Он помотал головой.

— Увы, ничего загадочного в себе не обнаруживаю. В том-то и драма всей моей счастливой жизни. Я слишком хорошо себе представляю, что из меня в ближайшее время произрастет. Без вариантов. Просто обреченность какая-то. Извините за исповедь, поклон, занавес.

Явился поднос с кофе. Мы уцепили крохотные чашечки за хрупкие ручечки, Макаров хладнокровно известил Полетаеву, что в соседней комнате имеются разнообразные тренажеры, и тут же перестал ее замечать.

Неожиданно для себя я сказал ему:

— А хочешь, я исполню любое твое желание? Любое. Даже если для этого потребуется совершить чудо, хоть ты и не веришь в чудеса.

Сказал, и понял, что еще раз попал в цель. Макаров заерзал в кресле.

— Дело в том, — сказал он, наконец, — что я не знаю, о чем тебя просить. Даже в качестве мысленного академического эксперимента. Мне, наверное, ничего не надо. Даже если все отнимут, обратно не потребую. И хватит, поговорили о возвышенном. Лучше б телек смотрели — всем экзюперям назло.

«Вот ты и просветил Димочку насквозь, как флюорографией», — констатировал мой первый внутренний голос.

«Просветить-то просветил, а понял ли, что внутри увидел?» — скептически заметил другой.

— Ты любишь стихи? — спросила Полина.

— «Среди миров, в мерцании светил, — забубнил я, — одной звезды я повторяю имя». А дальше я забыл.

— А я люблю, когда мне читают стихи. Когда кругом ночь, а рядом чтоб шумело море. И в траве шуршат жуки.

— До моря от нас три года скакать… Я думал, ты любишь, когда мама дает тебе попользоваться своими французскими духами за семьдесят пять евро.

Я провожал Полину. Весна объявила перерыв, и ночной морозец воспользовался этим, чтобы покрыть лужицы талой воды трескучим ледком.

— Духи тоже люблю, — согласилась Полина. — Они ничуть не хуже стихов. Я вообще люблю все красивое и приятное. А ты, что ли, не любишь?

— Может, и люблю. Только у нас с родителями сейчас проблема номер один, как тараканов на кухне вывести. Папа килограмм тиурана принес…