Секретная служба Великобритании. Из истории тайной войны - [66]

Не нужно, однако, придавать этому доводу решающего значения. Монтигл мог сообщить о королевском решении своему родственнику Кетсби и без всякой задней мысли. Кетсби, вращавшийся в кругах богатого дворянства (хотя и не в придворной среде), мог и другими, не известными нам путями получить сведения о том, что Яков намерен лично принять участие в церемонии возобновления заседаний парламента.

Все это так, однако остается фактом, что Монтигл выполнял роль шпиона Сесила и узнал о заговоре много раньше, чем была разыграна комедия с получением письма в замке Хокстон. А что это было заранее продуманное представление — сомневаться не приходится. Мы уже не говорим о том, что второй участник сцены — Томас Уорд, которого Монтигл пригласил на ужин и которого он попросил прочесть вслух полученное письмо, вероятно, также был тайным агентом Сесила. Сама сцена была явно рассчитана на то, чтобы в драматической форме показать, каким образом ни о чем не подозревавшее правительство впервые узнало о заговоре. Кроме того, недомыслие министров было призвано оттенить мгновенное разгадывание королем туманного смысла письма, создавало необходимый фон для проявления божественно вдохновляемой мудрости Якова. Подобное изображение событий весьма льстило королю.

Еще одна деталь. В первых правительственных отчетах упоминалось о внутренней двери в подвал, где лежал порох, ключ от которой находился в руках правительственных служащих. Именно через эту дверь, согласно первому отчету, сэр Томас Нивет случайно зашел в подвал и там встретил Фокса. В последующем отчете дверь исчезла, так как мало согласовывалась с утверждением, что правительство еще ничего не знало о заговоре. Взамен появился визит лорда-камергера. В результате противоречащих друг другу известий сообщалось, что Фокса арестовали в подвале или на улице около подвала, или даже в его собственной квартире.

Характерный факт. Многоопытный министр не привык никому доверять полностью, в том числе, конечно, и Монтиглу. И вот мы узнаем, что один из его шпионов, некий Гейдж, сосед Френсиса Трешама, обратился к тому с дружеским предложением выпутаться из финансовых затруднений, в которых тот находился до получения наследства, сделавшись тайным агентом Сесила. Это была очевидная попытка создать дополнительный источник информации об отношениях между Монтиглом и его родственниками — участниками заговора.

Нет прямых доказательств того, что Френсис Трешам написал письмо к Монтиглу, в чем его подозревали Кетс-би и Винтер. Однако вместе с тем роль Трешама во многом остается загадочной. Он в течение нескольких дней после ареста Фокса и бегства других заговорщиков оставался в Лондоне и, по некоторым сведениям, даже предлагал свои услуги для поисков беглецов. Хотя Фокс вскоре в своих показаниях под пыткой назвал Трешама среди других участников заговора, правительство в течение четырех дней не давало приказа о его аресте, а он, в свою очередь, вел себя как человек, не опасавшийся властей. Трешама арестовали только 12 ноября. Его поведение перед раскрытием заговора можно объяснить предположением, что он устно пытался предостеречь Монтигла (и своего другого зятя — католического лорда Стоуртона) от посещения парламента и в ходе разговоров с ним догадался, что правительство знает о заговоре. А может быть, Трешам слишком много знал о роли Монтигла и считал это гарантией своей безопасности. В свою очередь, правительство, видимо, также’ колебалось, арестовывать ли Трешама, но в конце концов решило, что опаснее оставить его на свободе. В показаниях Трешама чья-то заботливая рука тщательно вымарывала всякое упоминание о Монтигле. И все же Трешам был чересчур опасным заключенным, чтобы его можно было, как других заговорщиков, судить открытым судом.

При обыске, произведенном в квартире младшего брата Трешама, в которой жил также его личный секретарь, были найдены две копии трактата о двусмысленной манере выражения мыслей. Заголовок одной из копий был переделан рукой Гарнета на «Трактат против лжи и злостного лицемерия». В нем, однако, под видом «ограничения» областей, в которых следует применять ложь и лицемерие, давались практические советы, как надлежит их пускать в дело. Френсис Трешам, видимо, вполне следовал советам, содержащимся в этом иезуитском трактате, хотя и отрицал свое знакомство с ним.

Через шесть недель после ареста он был уже больным человеком. В одну из ночей — 23 декабря — он продиктовал своему секретарю письмо к Сесилу, в котором опровергал свои показания о знакомстве с Гарнетом и о том, что знал о посылке Винтера в Испанию, и поручил находившейся тут же жене передать это письмо министру. В ту же ночь Трешам скончался.

Официально его смерть была приписана удушью, «…болезни, которой он был подвержен в течение долгого времени». Однако, поскольку за шесть недель до этого Трешам выглядел вполне здоровым человеком, никто не поверил официальному объяснению. Многие современники считали, что Трешам был отравлен и что это было делом рук Монтигла. Очень вероятно, что Трешам знал о действительной роли Сесила и Монтигла и не делал особого секрета из того, что он обладает такого рода опасными знаниями. Это и решило его судьбу. Сохранилось письмо Уода Сесилу от 23 декабря 1605 г., в котором выражалось беспокойство, что не получено приказа о скорейшем погребении тела — это также могло свидетельствовать о желании скрыть действие яда.