Одни говорят:
— Будут бельгийцы работать.
— Нет, не будут, — возражают другие.
О том же заспорили и заводские ребята. Колька Зудов за то, что бельгийцы будут работать, Лёнька Косичкин, наоборот, — не будут.
— Не наших они кровей, не поддержат бельгийцы русских, — заявляет Колька.
— А вот и поддержат, — упирается Лёнька.
Спорили, спорили, наконец решили: десять щелчков тому, кто проиграет.
В ночь под Первое мая Лёнька спал плохо. А что, если Колька прав и бельгийцы приступят к работе? Пальцы у Кольки крепкие — влупит, так будь здоров.
И Кольке не спалось. А ну как прав Лёнька! И хотя Колька щелчков не очень боялся, да неловко будет перед ребятами. Колька любил всегда быть правым.
На следующий день ранним утром помчались ребята к заводу. Были здесь и Колька, и Лёнька, и Лёнькина сестра — рыжая Катька, и ещё человек десять.
В семь часов около заводских ворот появились бельгийцы. Вначале группкой в пять человек, потом ещё пять, за ними и остальные.
Пересчитали ребята: все тут — двадцать один человек.
— Ну, говорил я? — торжествующе закричал Колька.
— Говорил.
— Подставляй лоб.
Спустились ребята в овражек, укрылись от ветра, засучил Колька рукав.
— Раз, — отсчитывает Колька, — два, три, четыре…
Бьёт крепко. Морщится Лёнька, язык прикусил от боли.
— Пять, шесть, семь…
Крепится Лёнька, а слёзы сами из глаз выступают.
— Восемь, девять, десять.
Только ударил Колька десятый раз, как смотрит — мчится сверху Лёнькина сестра, рыжая Катька, кричит:
— Ушли бельгийцы, ушли с завода!
— Как — ушли?!
— А вот так и ушли!
Поднялись ребята из овражка, смотрят — и правда уходят бельгийцы. Впереди пять человек. За ними ещё пять. Следом и остальные. Пересчитали ребята: все тут — двадцать один человек.
Лёнька с кулаками на Кольку:
— Говорил я, говорил! Подставляй лоб.
— С какой же это стати? — стал возражать Колька. — Может, они снова вернутся.
Тут за Лёньку вступились ребята:
— Не вернутся они. Не вернутся. Увидели, что наших нет, вот и ушли.
— Подставляй лоб! — опять потребовал Лёнька.
Смирился Колька, подставил…
Возвращались мальчишки домой с распухшими лбами. В посёлке встретили отцов.
— Кто же это тебя? — спросил Колькин отец у сына.
— Ну и ну, — подивился Лёнькин отец.
— Это из-за бельгийцев, — вылезла рыжая Катька.
— Как — из-за бельгийцев?
Рассказала девчонка, в чём дело.
Рассмеялись рабочие.
— Говорите, не наших кровей. Вот и неверно. Кровь-то у нас пролетарская. Дело-то общее.
Пообещал отец к маю Николке новую рубаху купить.
Соберутся, бывало, вечером мать, отец и Николкина сестра, Клава, заведут разговор о рубахе.
— Лучше белую, с пояском, навыпуск, — скажет Клава.
— Не настираешься. Надо тёмную, синюю, — заявит мать.
— Зачем же синюю? — возражает отец. — Мы ему купим красную, яркую, в маковый цвет.
Замирает сердце у Николки, глаза разгораются.
— Так какую тебе рубаху? — спрашивает отец.
— Мне бы с карманом, красную.
Расхвастался Николка про рубаху дружкам и приятелям. Стали и ребята спорить, какую рубаху купить.
— Пусть лучше матроску, — заявляет Зойка Носкова.
— С вышитым воротом, — советует Пашка Солдатов.
— Ш пуговкой, ш пуговкой на груди, — шепелявит Кузя Водичкин.
Бегает Николка среди заводских бараков, про рубаху рассказывает.
Повстречал рабочего Степана Широкова:
— А мне рубаху новую купят!
— Да ну?!
— Ей-ей!
Увидел слесаря Тихона Громова:
— А мне отец к маю рубаху обещал!
— Ты смотри! Добрый, выходит, отец.
— Добрый, — смеётся Николка.
Встретил старика токаря Кашкина:
— Мне на май папка рубаху купит!
— Скажи на милость!
— Новую. С карманом. С пуговкой на груди. В маковый цвет, — хвастает мальчик.
Через несколько дней во всём посёлке не было человека, который бы не знал про рубаху.
Уехал Николкин отец по делам в город Иваново.
— Ну, Николка, — прощаясь, сказал отец, — слушайся мать. Будет тебе рубаха.
Уехал отец и не вернулся. Случилась беда. Задержали в Иванове Николкиного отца жандармы, арестовали.
Опустело, изменилось в доме у Николки.
— Мам, мам, — пристаёт Николка. — А чего же папка не едет?
Прижмёт к себе мать Николку, молчит.
Расплачется Николка.
— Тихо, тихо, — успокаивает братишку Клава. — Папка скоро вернётся. Папка нас не забудет.
Незадолго до Первого мая рабочие устроили сходку. Заговорили о празднике, о рабочей выручке и солидарности. Были здесь и старик Кашкин, и слесарь Тихон Громов, и Степан Широков, и другие рабочие. Вспомнили товарищи о Николкином отце, вспомнили и о том, что пообещал отец к маю рубаху сыну.
— Купим ему рубаху, — решили рабочие.
Наступило Первое мая. Проснулся Николка и не поверил своим глазам: рядом на стуле — рубаха. Новая. С карманом. С пуговкой на груди. Красная.
— Папка, папка приехал! — закричал Николка.
Подошла мать. Не знает, что и сказать.
— Нет, не приехал папка, — ответила. — Не скоро приедет.
Смотрит Николка на мать, соображает: откуда тогда рубаха?
— Знаю, знаю! — закричал. — Папка прислал!
Мать глянула на сына. Думает, рассказать или нет про рубаху? Мал Николка. Глуп. Где ему понять про рабочую солидарность. Решила смолчать.
Надел Николка новую рубаху, помчался на улицу, кого ни увидит хвастает.
Повстречал рабочего парня Степана Широкова:
