Секретная миссия - [6]

- Зачем?

- Иранцы могут заменить его на фальшивый, но всё равно содержащий какую-нибудь гадость. Понял? И меньше, чем через сутки ты - дома, овеянный будущей славой.

- А что, этот шофер так запросто даст убить себя? А вдруг начнется перестрелка?

- Если бы ты знал, кому поручена ликвидация его! Итак, поезжай домой, отдохни, посмотри телевизор, не наедайся до отвала, всё обдумай, и в три часа дня за тобой приедут...

Абрам встал. В его глазах сверкнул огонь. Он обошел стол, приблизился к тоже вставшему Щасливкинду, обнял его и поцеловал:

- Родина умеет быть благодарной!

И Щасливкинд с тоской вспомнил вычитанное в газете: "Когда государство посылает своих граждан на смерть, оно называет себя Родиной"...

Красавец по пути домой уже не пел.

"И почему я не отказался? - думал Щасливкинд. - Трус потому что. Именно трусость не позволила мне сказать "нет"! Я не свободен! Я всё еще советский человек, раздавленный понятиями Долга, Родины. Я понимаю, когда Родина в опасности, когда всем надо... Но здесь, при наличии армии профессионалов..."

Красавец вдруг нарушил молчание.

- Я рад, что ты согласился. Теперь я могу сказать тебе - ты уже свой, что мы живем в стране хапуг, и мне до слёз радостно видеть человека, совершающего смелый, а главное, бескорыстный поступок во имя страны. Посмотри вокруг: только урвать, только обвинить другого, только добиться власти! И это естественно: мы же все вышли из галута, где ухватить, хапнуть было единственным способом выжить. Думаешь, легко изменить это в себе? Сколько поколении потребуется! Хапнуть и сказать "ийе беседер". Боже мой, боже мой... Но я так люблю эту страну, эту землю, так полон порой надежд! И когда вижу таких, как ты...

Красавец почти плакал.

- Ты не слишком взволнован? - спросил изумленный Щасливкинд.

- Не волнуйся, я хорошо вижу дорогу. Да, я сентиментален. Собственно, из-за этого и работаю в должности "кушать подано", а такие, как ты, идут, рискуя жизнью, на операции.

"Ни одному слову не верю! - думал Щасливкинд, - театр! Но игра! Вахтанговец! Господи, что происходит? Меня мистифицируют! Но кому это понадобилось?! Зачем? Или группа сумасшедших актеров вырвалась из дурдома и затеяла спектакль под названием "Мосад"? Но я-то тут при чем? Не надо волноваться. Никто за мной не приедет. Максимум, позвонят по телефону и завопят, балдея от восторга: "Ну, как мы тебя разыграли?! А?!" Если бы кончилось так! Господи, дай мне это!

- Я приеду за тобой ровно в три. И без всяких там штучек! У нас уже нет времени на подмену. Ясно?

Глаза красавца были холодны и прозрачны. На лице - ни следа сантиментов...

В свою квартиру Щасливкинд вошел сломленным окончательно. Сославшись на усталость и недомогание, прошел в спальню, разделся и лег. Через минуту вошла жена и шепотом сообщила, что всё знает, что ей звонил Абрам, что она подпишет "о неразглашении", а дочерям сказано, что папа уезжает на день-два в командировку в Тверию...

- Что ты знаешь о моем задании?

- Щасливкинд, я же дала клятву молчать!

- Ты умница и очень надежный человек!

- Абрам от тебя в восторге! Я горжусь тобой! - Глаза жены увлажнились.

- На памятник денег у тебя хватит?

- Не говори глупостей!

- Не страшно говорить глупости, страшно делать их. Запишешь это, ладно? И учти, казнят в Ираке публично, и казнь показывают по телевизору. Будешь со мной до конца.

- Хочешь извести меня?

- Есть хочу.

В тоне его появились почти забытые, властные нотки. Жена тотчас помчалась на кухню. Через несколько минут раздалось ее веселое: "Всем к столу! Обед готов!"

...Было необыкновенно вкусно.

Дочери, узнав, что из Тверии кроме рыбы привезти нечего, интерес к отцу потеряли совершенно и защебетали о делах куда более важных.

Что касается жены, то она то и дело вскидывала на мужа глаза, полные любви и восторга.

Сам же хозяин дома был суров и молчалив.

- Девочки, - вдруг сказала жена, - не трещите так, вы мешаете отцу думать!

- Думать за обедом? А в спальне нельзя? Раз в неделю приезжаю домой и не могу как следует поговорить с сестрой! - Это был монолог старшенькой.

"Боже мой, какая страшная жизнь у разведчиков! Ни попрощаться по-человечески, ни открыть друг другу сердца. Врать, всю жизнь врать! А потом родные напишут о тебе воспоминания, лживые, как и вся твоя казненная жизнь..."

...Перед его глазами мерной чередой побежали строчки, написанные кем-то из энергично жующих сейчас: "Мы понимали, чего стоило ему это искрометное веселье. Только глаза выдавали его, глаза, полные печали и необыкновенной любви к нам. "Ты вернешься!" - кричало всё в нас. "Я вернусь!" - вопило всё в нем. Мы понимали, что судьба одарила нас счастьем жить с необыкновенным человеком. Мы гордились им! Мы старались быть достойными его, и поэтому ни единой слезинки не выкатилось из наших глаз. А он все сыпал и сыпал шутками. И это перед таким заданием!"

- Ты не могла купить хлеб посвежее? - сурово прервал себя Щасливкинд.

- Не было другого, - виновато ответила жена.

- Папа, дай мне пятьдесят шекелей! - сказала младшенькая.

- Зачем тебе?

- Перечислить? Пожалуйста: лак для ногтей, карандаш...