Секретная команда. Воспоминания руководителя спецподразделения немецкой разведки. 1939—1945 - [135]

Но даже при упоминании значительно сократившегося числа реактивных истребителей фюрер никак не отреагировал. Создавалось впечатление, что он просто-напросто списал люфтваффе со счетов!

Тогда я никак не мог понять происходящего. При обсуждении вопросов, касавшихся наступления, фюрер явно был более живым, чем в сентябре и октябре 1944 года. Его лицо посвежело, и он уже не производил впечатления больного и внезапно состарившегося человека. При мыслях о последнем шансе — о предстоящем наступлении — Адольф Гитлер буквально преображался.

Однако позже мне стало известно, что к тому времени фюрер уже смирился с утратой люфтваффе господства в воздухе. В этом вопросе вождь Германии признал свое поражение.

Когда дошла очередь до меня и я подошел к столу с картой обстановки, то напомнил об обещанных еще несколько недель назад аэрофотоснимках. Тогда Адольф Гитлер вспылил и обрушился на рейхсмаршала с упреками. Тот долго не отвечал, и мне стало неловко. Ведь обычно подполковник не должен присутствовать при разносе столь высокопоставленного военного. Наконец Герман Геринг пообещал отправить на разведку реактивный истребитель, оснащенный специальной камерой. Дело заключалось в том, что обычному разведывательному самолету не удавалось пролететь над территорией, занятой противником, на протяжении уже нескольких недель. Настолько явным было превосходство неприятельской авиации в воздухе.

Через несколько дней я получил результаты наконец-то организованной воздушной разведки. Это были аэрофотоснимки мостов у городов Юи и Аме. Снимок третьего моста мне так и не предоставили. На фотографиях отчетливо просматривались позиции зенитных батарей и различные фортификационные сооружения. Теперь я мог вздохнуть с облегчением — в местах переправ через реку противник не возвел новых укреплений. В этом плане нас неприятных сюрпризов не ожидало.

Неожиданность произошла во время уже упоминавшегося совещания у фюрера. Когда я закончил свой обычный доклад относительно оснащения 150-й танковой бригады и были обсуждены еще кое-какие вопросы тактического характера, Адольф Гитлер внезапно обратился ко мне:

— Скорцени, я еще раз повторяю свой приказ относительно вас лично. Я категорически запрещаю вам пересекать линию фронта и самому принимать участие в акции. Вы будете осуществлять руководство операцией «Гриф» исключительно по радио. За выполнение данного приказа командующий 6-й танковой армией СС будет отвечать своей головой. Вам же надлежит располагаться на его командном пункте. Вы никоим образом не должны попасть в плен. У меня для вас есть еще другие ответственные задачи.

Этот повторный запрет, высказанный безоговорочным тоном, меня ужасно огорчил, так как мне казалось, что фюрер об этом больше не вспомнит. Его категоричный приказ явился настолько неожиданным в данной ситуации, что я даже забыл произнести положенные в таких случаях слова: «Так точно, мой фюрер!»

Как я вышел из комнаты для совещаний, уже не помню. Скорее всего, мое лицо приобрело красноватый оттенок. Как смотреть в глаза своим товарищам по оружию, если мне придется заявить им о том, что я сам лично участия в операции принимать не буду? Неужели мне придется сидеть возле радиостанции и не иметь возможности самому вмешаться в ход событий, если возникнет критическая ситуация? Неужто я буду вынужден находиться на командном пункте армии в то время, когда мои товарищи поведут отчаянный бой? Мне такое предстояло впервые!

Гауптман Фелькерзам понял мое замешательство в связи с отданным фюрером приказом. Ведь, как известно, приказ необходимо исполнять любой ценой! В утешение он только и сказал в присущей ему сухой прибалтийской манере:

— Суп едят не таким горячим, каким он бывает во время варки. Стоит только немного подождать.

В конце концов я решил, хотя это и далось мне нелегко, сообщить своим командирам боевых групп о приказе фюрера, но одновременно заявить, что в случае возникновения критической ситуации обязательно пробьюсь к ним с подкреплением. В любом случае мне не пристало отсиживаться в штабных кабинетах, мое место было поближе к фронту. Мне казалось, что командующий армией поймет меня.

Мой начальник штаба Карл Радл уже не раз горько упрекал меня за то, что на доклады к фюреру я брал с собой Фелькерзама, а не его. Ему тоже хотелось хоть раз поприсутствовать на таком мероприятии, увидеть и услышать Адольфа Гитлера. Пришлось пообещать ему, что в следующий раз он обязательно поедет со мной.

Уже вскоре Карлу Радлу повезло. Перед совещанием в фойе первого этажа флигеля рейхсканцелярии, куда за последнее время попала не одна вражеская бомба, мне удалось представить Радла находившемуся там рейхсмаршалу Герингу. Оказалось, что за произошедшее во время последнего моего доклада у фюрера рейхсмаршал совсем на меня не обиделся. Откровенно говоря, я испытал от этого громадное облегчение, поскольку являлся невольной причиной неприятных для Геринга упреков со стороны Адольфа Гитлера.

От рейхсмаршала я узнал о планирующемся воздушном десанте перед началом наступления. На рассвете первого дня наступательной операции батальон парашютистов предполагалось выбросить на высокой гряде западнее немецкого города Моншау в районе бельгийского населенного пункта Мон-Рижи с задачей захватить и удерживать важный перекресток дорог, чтобы воспрепятствовать переброске противником резервов с северного направления.