Секретики - [29]
С этих слов началась моя школа.
Большая, грузная, похожая на повариху в столовой, с толстыми мясистыми пальцами и очень доброй улыбкой, она вызывала доверие, ее хотелось слушать. Анна Корниловна красиво писала большим куском мела на доске прописные буквы: чертила две линии – одну над другой, решительно рассекала их косыми штрихами – получались клеточки, в которые она вписывала буквы. Строчные и прописные. Главное было – держать наклон. Мел издавал громкий “чпок”, прикасаясь к доске, скрипел и крошился, но, неотрывно двигаясь по поверхности, выписывал идеально красивые буквы.
Правильный наклон – от него всё зависело. Парты были старые, с откидными крышками, наклоненными к сидящему, с полочкой, где располагались специальные желобки для ручек и карандашей и отверстия для стеклянных чернильниц-непроливаек. Но мы уже писали дешевыми чернильными ручками с резиновыми пипетками. В их перьях застревали ворсинки бумаги, которые надо было оттирать о лежавшую рядом промокашку. Мне всё это очень нравилось. Пальцы правой руки вечно были в чернилах, я незаметно плевал на них и затирал чернильные пятна, засунув руку в карман, ткань справлялась с этой задачей куда лучше промокашки. Анна Корниловна застукала меня, схватила за руку, вытащила ее из кармана и пристыдила:
– Кто будет штаны отстирывать? Мамочка! Мамочку надо жалеть.
Мне стало стыдно, я чуть не заплакал и опустил голову к самой парте.
– Вот, возьми промокашку, поплюй на нее и ототри, а на перемене в туалете помоешь.
Свой совет она сопроводила действиями: поплевала на промокашку и тщательно протерла мои пальцы, показав наглядно, как это делается. Мне стало совсем не по себе, захотелось немедленно бежать в туалет и вымыть руку, теперь уже от ее слюней, но урок только начался, пришлось терпеть.
– Давай, столбик (так она нас называла), учись, новая мамочка плохому не научит, сядь прямо, не сутулься. Как надо сидеть? Как я учила? Покажи всем, да-да, с прямой спиной.
Я поерзал на сиденье, расправил плечи, сложил руки на парте – правая рука на левой, пальцы касаются локтей. Затем поднял правую руку, дотронулся пальцем до уха, зафиксировав расстояние от крышки парты, и взял из пенала ручку. Спина прямая, только голова чуть-чуть наклонена. Краем глаза отметил, что Зурик – Петька Зубрилин, мой сосед, – машинально повторил упражнение и тоже застыл с ручкой в руке.
– Вот молодцы мальчики, столбиками сидят, плечи расправлены, спина прямая (для наглядности она провела ладонью по моей спине, словно утюгом отгладила). Умнички, берите с них пример!
Нет, она была добрая и хорошая, но никак не мама, с этим решительно не хотелось соглашаться. Как только она отвернулась и пошла к доске, я немедленно скосил правое плечо и почти лег на парту: так выводить буквы в прописи было удобнее. Отчетливо помню, что пробурчал под нос: “Никакой я не столбик, а Петя” – и, успокоившись, быстро принялся писать букву “А” слева направо. Пройдя пять линеек, начал выводить букву “Б”. Дойдя до “Е”, остановился и поднял руку.
– Тетенька, тетенька, я уже до “Е” дошел, дальше писать?
В классе нервно захихикали и кто-то шепотом подсказал: “Анна Корниловна”. Учительница закатила глаза и, слегка подвывая, спросила:
– Ну что та-коэ, Алешковский? Еще раз объясняю: меня зовут не тетенька, а Анна Корниловна. Запомнил? Повтори!
– Ан-на Кор-ни-лов-на, – разбив по слогам, выговорил я смущенно и тут же закричал:
– А если уже до “Е” дошел, писать дальше?
– Нет, Алешковский, задание было писать только букву “А”.
Она подошла ко мне, взяла тетрадку:
– Поспешишь – людей насмешишь!
Толстым красным карандашом (у нее в карманах их всегда лежало много, про запас) она обвела несколько букв, правильно выдержав наклон.
– Я что говорила? Держать наклон! Наклон, Алешковский, понял? Хорошо, что ты знаешь алфавит, но мы тут собрались, чтобы научиться его еще и писать. Правильно писать, Петенька, понял? А теперь начинай сначала. И не спеши. Поспешишь, что будет?
Сперва я, конечно, старался и всё выходило как надо, но вскоре стал писать быстрее и быстрее. Буквы почему-то начали заваливаться набок, но я этого не замечал, заполнял строку за строкой и даже кляксы не поставил. Когда закончил вторую страницу, посмотрел на соседа – Зурик еще не исписал и половину первой. Он выводил каждую букву, а затем откидывался назад и разглядывал написанное с явным наслаждением. Тут прозвенел звонок. Я резко открыл крышку парты и помчался в туалет, который был наискосок от класса.
В туалете никого не было, но стоило мне пристроиться к первому от двери писсуару, и, о боже, в туалет вошла “тетенька” с тряпкой в руках и принялась мыть ее под краном. Остановиться было невозможно. Я попытался отвернуться, но не получалось, струя летела мимо писсуара. Заметив мое смущение, учительница подошла и застыла рядом.
– Не надо стесняться, столбик, мне удобней тут простирнуть, до женского далеко ходить, понимаешь? – сказала она ласково, глядя невинными глазами прямо на писсуар. – Ведь говорила же – я ваша вторая мама, разве ты стесняешься своей мамы?
Сказала, повернулась, пошла к раковине и принялась как ни в чем не бывало отмывать замусоленную тряпку.
Уже тысячу лет стоит на берегах реки Волхов древнейший русский город – Новгород. И спокон веку славился он своим товаром, со многими заморским странами торговали новгородские купцы. Особенно ценились русские меха – собольи куньи, горностаевые, песцовые. Богател город, рос, строился. Господин Велики Новгород – любовно и почтительно называли его. О жизни древнего Новгорода историки узнают из летописей – специальных книг, куда год за годом заносились все события, происходившие на Руси. Но скупы летописи на слова, многое они и досказывают, о многом молчат.
Петр Алешковский – прозаик, историк, автор романов «Жизнеописание Хорька», «Арлекин», «Владимир Чигринцев», «Рыба». Закончив кафедру археологии МГУ, на протяжении нескольких лет занимался реставрацией памятников Русского Севера.Главный герой его нового романа «Крепость» – археолог Иван Мальцов, фанат своего дела, честный и принципиальный до безрассудства. Он ведет раскопки в старинном русском городке, пишет книгу об истории Золотой Орды и сам – подобно монгольскому воину из его снов-видений – бросается на спасение древней Крепости, которой грозит уничтожение от рук местных нуворишей и столичных чиновников.
История русской женщины, потоком драматических событий унесенной из Средней Азии в Россию, противостоящей неумолимому течению жизни, а иногда и задыхающейся, словно рыба, без воздуха понимания и человеческой взаимности… Прозвище Рыба, прилипшее к героине — несправедливо и обидно: ни холодной, ни бесчувственной ее никак не назовешь. Вера — медсестра. И она действительно лечит — всех, кто в ней нуждается, кто ищет у нее утешения и любви. Ее молитва: «Отче-Бог, помоги им, а мне как хочешь!».
В маленьком, забытом богом городке живет юноша по прозвищу Хорек. Неполная семья, мать – алкоголичка, мальчик воспитывает себя сам, как умеет. Взрослея, становится жестоким и мстительным, силой берет то, что другие не хотят или не могут ему дать. Но в какой-то момент он открывает в себе странную и пугающую особенность – он может разговаривать с богом и тот его слышит. Правда, бог Хорька – это не церковный бог, не бог обрядов и ритуалов, а природный, простой и всеобъемлющий бог, который был у человечества еще до начала религий.
Петр Алешковский (1957) называет себя «прозаиком постперестроечного поколения» и, судя по успеху своих книг и журнальных публикаций (дважды попадал в «шестерку» финалистов премии Букера), занимает в ряду своих собратьев по перу далеко не последнее место. В книге «Владимир Чигринцев» присутствуют все атрибуты «готического» романа — оборотень, клад, зарытый в старинном дворянском имении. И вместе с тем — это произведение о сегодняшнем дне, хотя литературные типы и сюжетные линии заставляют вспомнить о классической русской словесности нынешнего и прошедшего столетий.
Два отважных странника Рудл и Бурдл из Путешествующего Народца попадают в некую страну, терпящую экологическое бедствие, солнце и луна поменялись местами, и, как и полагается в сказке-мифе, даже Мудрый Ворон, наперсник и учитель Месяца, не знает выхода из создавшейся ситуации. Стране грозит гибель от недосыпа, горы болеют лихорадкой, лунарики истерией, летучие коровки не выдают сонного молока… Влюбленный Профессор, сбежавший из цивилизованного мира в дикую природу, сам того не подозревая, становится виновником обрушившихся на страну бедствий.
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.
Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.