Секретарь обкома - [17]

— Да, — сказал Василий Антонович неопределенно. А что ещё он мог сказать? Он хмуро посматривал на молодую женщину, которая сидела возле Шурки, на месте, где должна была быть Сашенька. — Да, — повторил. Женщина была красивая, яркая, с коротко остриженными и с небрежной продуманностью разбросанными кудрями; когда она улыбалась, то в окаймлении напомаженных светлой помадой крупных губ ослепительно сверкали ровные белые зубы; Василию Антоновичу всегда казалось, что их там в два раза больше, чем полагается нормальному человеку. Синие глаза ее смотрели насмешливо, озорно и умно.

Это была родная сестра Софии Павловны — Юлия. Ей было тридцать с чем-то, может быть только тридцать. Когда Василий Антонович впервые пришел к Соне в дом знакомиться с родителями, там бегала этакая толстенькая девчоночка, едва достававшая головенкой до стола. А вот выросла длинноногая, тонкорукая, до неприличия красивая, вызывающе красивая. Василия Антоновича раздражало, что она моложе Софии Павловны, что она ее красивей, что София Павловна из-за все прибавляющихся сединок вынуждена подкрашивать волосы, делать их темнее, а эта чертовка, напротив, красит волосы так, чтобы ещё светлее были. София Павловна в последние годы стала прихварывать, а эта здорова, как молодая лошадь. В Ленинграде Юлия много лет прожила в их семье. Откровенно говоря, Василий Антонович радовался, когда они уезжали в Старгород: Юлия не могла с ними ехать, она училась в институте. Увидев ее сегодня на вокзале, вслед за Соней и Шуриком выходящей из вагона, он даже потемнел от раздражения: за каким лешим Соня ее привезла! У него ещё не было времени объясниться с Соней, спросить ее, в чем дело. Пока он мог только строить догадки и злиться и на Соню, и на эту синеокую молодую даму, из-за которой у него было немало неприятностей в жизни.

— Я лично считаю, — сказала молодая дама, взяв своими тонкими красивыми пальцами карамельку «лимонная корочка» из вазы, — что Шурику лучше всего переехать сюда, к вам.

— Меня не отпустят, — ответил Александр. — Да, впрочем, разве дело в этом? — Он прикрыл лицо рукой; локоть упирался в стол, и Александр из-под ладони, как из-под козырька, смотрел в синюю скатерть.

— Ив этом! — с ударением сказала Юлия. — Ты не должен забывать, что у тебя есть Павлушка. Одного ты его здесь оставить не хочешь…

— Ни в коем случае!.. — Александр оглянулся на приоткрытую дверь отцовского кабинета.

— А что же ты с ним станешь делать? — продолжала Юлия, катая во рту карамельку.

— Ну не знаю же, говорю. Не знаю. Буду водить в детский сад. Он у нас прекрасно жил в яслях, пока Саша училась. Уже и в детский сад ходил… И ничего, и прекрасно.

— Шуренька, не думай, что все это так просто, — сказала София Павловна. — Детей выращивать трудно. У тебя будут командировки, будут заседания, будут партийные собрания. В театр, в кино, наконец, захочешь сходить.

— Никуда я не пойду, ни в какое кино! — Александр резко поднялся, ушел в кабинет и притворил за собой створы дверей.

Василий Антонович тоже встал из-за стола. Он ушел в спальню. Не зажигая света, сел там в свое любимое кресло возле постели и смотрел в распахнутое окно, за которым вспыхивали и гасли огни шумно проносящихся внизу по улице автомобилей. Раздражение против Сониной сестры нарастало. Обо всем судит, во все вмешивается, не умеет ни помолчать, ни побыть в сторонке. Надолго ли ее сюда принесло? Опять, поди, неудачный романчик, очередной удар любовной лодки о быт. Этих ударов, этих романов, кажется, и числа у нее нет. Подвыпив однажды, она высказалась: «У меня были двадцать четыре больших любви. А мелких — я не считала». София Павловна сказала, что Юленька, конечно же, шутит. Но Василий Антонович утверждал, что в каждой шутке есть и своя доля правды. Недаром Юлия даже ходит как-то так, что на нее все мужики непременно оглядываются.

Вошла Соня, спросила:

— Васенька, ты что?

— А ничего! Зачем ты привезла эту финтифлюшку?

— Вася, ты, кажется, забываешь, что это моя родная сестра?

— Нет, к сожалению, я очень хорошо помню, что это именно так. К величайшему сожалению. Надолго она здесь?

София Павловна походила по комнате. Она нервничала.

— Ей бы хотелось устроиться в нашем городе, Вася, — сказала наконец тихо.

— Что? — Василий Антонович вскочил, шагнул к окну, плюнул на улицу.

— Вася, — сказала София Павловна, — там же люди.

— Чтоб завтра же ее тут не было! — шепотом выкрикнул он. — «Устроиться здесь!» Хорошенькое дельце! Начнутся эти темные знакомства и приятельства с темными типами.

— Прошу тебя, Васенька, ну не шуми. Какая она ни на есть, она человек. И она не плохой человек. Случилась беда у Шурика, Юлия тотчас к нему примчалась, возилась все дни с Павлушкой, ухаживала за Шуриком, старалась хоть чем-то, хоть как-то помочь ему в таком горе, утешить его.

— Представляю, как она утешала!

— Вася, ну не надо, милый. Ты ведь нес такой. Не прикидывайся обывателем. Это тебе не идёт.

Василий Антонович вновь вернулся в кресло.

— Ну, а что у нее там случилось? — спросил уже спокойнее. — Почему ей приспичило уезжать из Ленинграда?

— Ну, Васенька… — На фоне освещенного окна было видно, как София Павловна развела руками. — Судьба у нее такая. Ты для описания ее не жалеешь бранных слов. А Юленька совсем не похожа на то, как ты ее изображаешь. Она доверчива, она искрения…