Секрет каллиграфа - [143]

Разумеется, тогда он не придал этому большого значения. Хамид был буквально завален заказами, и ни на что другое сил у него просто не оставалось.

Как он мог проглядеть эту запись? Только сейчас, в камере, Хамид понял, что недруги взяли его на мушку гораздо раньше, чем он полагал до сих пор. И эта дата, 11 октября 1953 года, тоже неслучайна.

Вскоре после свадьбы Фарси встречался с многочисленными коллегами, либеральными шейхами, учеными-исламистами, профессорами и политиками с целью убедить их в необходимости реформы арабского шрифта. Напрасно.

Тестя Хамид числил среди самых рьяных своих сторонников. Однако Рами Араби полагал, что ни один мусульманин не осмелится на усовершенствование алфавита из страха перед фанатиками, ошибочно усматривающими в реформах противоречие Корану. Именно поэтому он сдерживал и Фарси.

Однажды Хамид спросил, почему бы ему, уважаемому шейху и ученому, чье имя напоминает о столь чтимом в Дамаске поэте и суфии Ибн Араби, не выступить в поддержку изменений публично? В ответ Араби только рассмеялся. Он подивился наивности зятя и объяснил, как оказался шейхом в такой маленькой мечети: из-за разногласий с начальством. Рами Араби рассказал, что незадолго до того к нему был подослан некий фанатик, задававший провокационные вопросы о каллиграфии и, в частности, о нем, его зяте. Молодой человек проявлял такую напористость, что шейх Араби испугался и вот-вот ожидал нападения. Но Всевышний оказался к нему милостив. Тем не менее перевод в эту мечеть, чей приход составляла одна неграмотная чернь, для человека науки едва ли не худшее, чем смерть, наказание.

Или он, Хамид, до сих пор не понял, что в данном случае речь идет не о мужестве или трусости, но всего лишь об отношении к властям предержащим. Арабский язык и алфавит всегда находились в ведении государства, а оно, в свою очередь, никогда не принимало в расчет мнение большинства своих граждан. Фарси противостоит какому-нибудь десятку человек, управляющих самыми могущественными в стране кланами. Стоит их убедить, и «чистые» согласятся на любые реформы и даже будут писать китайскими иероглифами, если потребуется.

Хамид понимал, что его тесть прав, но не мог подавить в себе разочарование. И не надо делать такое лицо, сказал ему на прощание Рами Араби. Чем он, шейх захолустной мечети, будет заниматься, если они лишат его места? Просить милостыню он не умеет, а для певца слишком уродлив. Потом, похлопывая Хамида по плечу, пошутил, что, пожалуй, сможет готовить для него чернила и убирать ателье.

Однако неделей позже Хамида постигло еще большее огорчение. Он встретился с шейхом Мухаммедом Саббаком, имевшим в ученом мире ислама репутацию мужественного реформатора и сторонника прогресса. Саббак выступал со смелыми тезисами об освобождении женщин и в защиту социальной справедливости. В Дамаске шутили, что из-за позиции в женском вопросе ему заказан путь в добрую половину мусульманских государств, в то время как другая половина отказывает ему во въезде, видя в нем замаскированного коммуниста. Однако в Сирии шейха Саббака уважали, тем более что министр обороны приходился ему зятем. Этому-то человеку Хамид и решил с глазу на глаз изложить свои идеи.

Фарси просил поддержки, но, выслушав его, коренастый шейх подскочил, словно ужаленный скорпионом.

— Вы с ума сошли или только притворяетесь? — вскричал он. — У меня жена и дети! Кто будет кормить их, если я умру, опозоренный обвинениями в безбожии?

В конце 1952 года Хамид много слышал о храбрости ученых из Алеппо. Он посетил множество исламских профессоров в этой столице сирийского Севера, но все они ответили ему отказом.

Когда Хамид рассказал о своих неудачах мастеру Серани, тот воспринял все равнодушно, не проявив ни малейшего участия. И только на прощание посоветовал ученику не рваться так рьяно вперед, потому что люди медлительны и в этом случае могут потерять его след.

Тогда Фарси еще не понимал, что именно из-за своей нетерпеливости он и оторвался от соратников.

Прием у министра культуры в то время казался Хамиду большой удачей. И только в тюрьме он понял, что уже тогда эта встреча не предвещала ничего хорошего.

В середине апреля 1953 года Хамид получил письмо из министерства, в котором ему, как и многим другим каллиграфам, лингвистам, педагогам, специалистам в естественных науках и иллюстраторам, предлагалось принять участие в подготовке новых школьных учебников. Таким образом власть хотела улучшить их внешний вид и привести к единому стандарту содержание. Хамиду предлагалось отвечать за шрифты. Больше в том письме ничего не было.

В то утро Фарси встал в четыре часа. Его не покидало чувство, что предстоящий день обещает быть для него особенно важным. В министерстве Хамид столкнулся со старым известным ученым Сати аль-Хурси, неутомимым участником общественных дебатов по разным вопросам и большим другом националистов. Аль-Хурси считал язык фундаментом нации.

Опустившись на свободный стул, Хамид увидел напротив табличку с незнакомой ему фамилией. Сидевший рядом мужчина сообщил ему, что министр заранее определил место за столом каждому из приглашенных. «Этому он, конечно, научился у французов», — добавил он, усмехаясь. Хамид отыскал свою фамилию между двумя молчаливыми владельцами типографий. Вскоре прибыли все участники совещания, за исключением самого министра. Хамид заметил, что среди присутствующих нет ни одного шейха.