Секрет каллиграфа - [11]

В этом деле важно было иметь хорошую память, потому что заявления в суд в целом отличались от прошений в министерство финансов, а те, в свою очередь, от бумаг службы регистрации гражданских актов. Иной ардхальги держал в голове больше полусотни шаблонов, которые ловко воспроизводил один за другим, день-деньской лавируя между разными кабинетами.

Дядя Фарид сидел под изящным красным зонтиком у входа в Семейный суд. Он выглядел элегантнее своих коллег и поэтому не имел недостатка в заказах. Люди думали, что он на короткой ноге с адвокатами и прокурорами, и дядя Фарид не разуверял их.

Ардхальги не только писал, но и консультировал клиентов, в какое учреждение им лучше обратиться со своим делом, где лучше заверить бумагу и сколько заплатить. Он утешал отчаявшихся и вселял мужество в протестующих, подбадривал робких и охлаждал пыл не в меру оптимистичных, тех, кто ожидал от своего ходатайства слишком многого.

Ардхальги приходилось выслушивать много историй, смешных и трагических, которым не находилось места в документах. Не будь дядя Фарид так ленив, он мог бы написать большую книгу.

Дядя Фарид составлял не только официальные бумаги, но и личные письма. Особенно часто люди заказывали послания родственникам за границей. И здесь дяде Фариду было достаточно сообщить имя и место проживания адресата — и текст длинного письма сам собой складывался у него в голове. Со временем Нура поняла, что это были совершенно пустые послания, все содержание которых уместилось бы в нескольких строчках. Суть их выражалась в одной простой просьбе: пришли, пожалуйста, денег. Но эти три слова люди прятали за многословными хвалебными одами, пространными заверениями в верности и любви, преувеличенными описаниями своей тоски и цветистыми выражениями об отчем доме и материнском молоке. Любой слезоточивый прием был здесь к месту. Позже Нуре довелось прочесть несколько таких произведений дяди Фарида, и они показались ей смешными. Но вообще-то, дядя не любил говорить о своих письмах. Большинство их осталось его личной тайной.

Люди побогаче приглашали дядю Фарида к себе домой и там в спокойной обстановке излагали, что хотели бы передать адресату. Такие письма стоили дороже, но и составлялись тщательнее.

Однако самые состоятельные жители Дамаска обращались не к ардхальги, а к каллиграфу. И тот выводил текст изящными буквами, пересыпая его цитатами из классиков, которые только он мог найти в своей обширной библиотеке. И такие послания были уникальны, в отличие от поточной продукции уличных писак.

Каллиграфы возвели процесс написания письма в ранг настоящего искусства, со своими тайнами и ритуалами. Для посланий жен к мужьям и мужей к женам полагалось использовать медные перья, в то время как для переписки друзей брали серебряные, а в особых случаях и золотые. Для любовных признаний существовали перья из клюва аиста, а для объяснений с недругами — вырезанные из древесины граната.

Дядя Фарид любил мать Нуры, свою сводную сестру, и навещал ее при каждом удобном случае, вплоть до своей гибели в автомобильной аварии через два года после свадьбы Нуры. Позже Нура узнала, что именно сплотило их: общая нелюбовь к старику Махаини.

Нуре нравилось общаться с дядей, потому что он был веселым и щедрым. Однако она не должна была рассказывать об этом отцу, который называл дядю Фарида «лакированным барабаном» и говорил, что его письма так же пусты и аляповаты, как и он сам.

В тот день дядя Фарид появился у них рано, еще до обеда. Как всегда, в безупречно элегантном костюме и красных туфлях из тонкой кожи, которая скрипела при ходьбе. Такая обувь особенно ценилась, потому что считалось, что только благородные туфли могут издавать приятные слуху звуки. Открыв дяде, Нура увидела большого белого осла, привязанного к кольцу входной двери.

— Ну что, малышка, хочешь прокатиться на этом звере? — спросил ее дядя Фарид.

От удивления девочка разинула рот.

Дядя Фарид объяснил матери, что должен съездить к одному богатому клиенту, заказавшему ему важный документ. Он щедро платит, уверял дядя. А потом попросил разрешения взять с собой Нуру, чтобы мать могла хоть немного от нее отдохнуть. Матери его предложение понравилось.

— Хоть ты оторвешь ее от книг. Весь день глаза портит! — И тут же добавила, загадочно усмехаясь: — Но пусть вернется до того, как прокричит муэдзин. Его превосходительство должен застать ее дома, когда придет обедать.

Дядя взял Нуру на руки и посадил на спину осла. У девочки от страха сердце упало. Дрожащими руками вцепилась она в рукоятки, торчащие из прикрытого ковром седла.

Этих животных хорошо знали в Дамаске. Неподалеку от дома Нуры находилась одна из многочисленных станций, где такого осла можно было взять напрокат.

Лишь несколько богатых семей в городе имели свои автомобили. Трамваи, два или три автобуса да несколько повозок составляли весь общественный транспорт Дамаска. А этого было недостаточно. Животных со станций проката узнавали сразу, по хвостам, выкрашенным в ярко-красный цвет. Согласно правилам, очередной клиент забирал осла, как только тот освобождался. Если предыдущий наниматель не собирался лично возвращаться на станцию проката, хозяин сразу давал ему в сопровождение мальчика, который бежал рядом с ослом, пока тот был занят, а потом приводил его назад.