Сегодня никто не умрет - [28]

Смешок. Баранов справа, Пятно слева. Оба, словно договорившись, хлопнули меня по спине.

– Нет, сегодня у нас выходной.

Каждая фраза – смех. Я так понял, ждали меня здесь давно.

– Ладно, я скажу. – Баранов встал. Все сразу засуетились, откуда-то появилась пластмассовая бутылка с прозрачной жидкостью. Запах спирта ударил в ноздри.

– Чего это ты? – удивился Пятно. – В армии дедовщину еще пока не отменяли, так что я вначале.

Баранов зыкнул:

– Ладно, потом поговорим.

Пятно, не вставая, озвучил происходящее:

– Сегодня поляна накрыта при содействии спонсоров: уважаемого начмеда и фельдшера Пробирки. Стоп, стоп, не ершись, – торопливо сказал он, заметив мои попытки встать. – Для тех, кто не в курсах, объясняю. Спор у них был, и в этом споре выиграл наш побратим. Он перебил карту капитана, не зассал сходить в Зону.

Раздались короткие возгласы.

– Тихо! Я еще не закончил. Поляна накрыта, как и обещано. Так вот, сегодня голубь принес весть, как все было на самом деле.

Баранов при слове «голубь», хекнул. «Ну-ну, – усмехнулся я мысленно. – Голубь размером с барана. Все же между ним и Пятном трения остаются. Да и между мной – тоже».

– Короче, наш Новиков вытащил Крысу из Зоны. Поступок, конечно, сомнительный. Я б его там и оставил… – Пятно подождал, пока все отсмеются. – Но теперь мы знаем, какую кличку дать пацану. Заметьте, нормальному пацану!

Мне надоело слушать этот треп, я взял сочную лапу курицы и кинул на пластмассовую тарелку. В это время размышлял: «Начмед – красавец. Получается, он успел дать денег и распоряжение организовать этот праздник минут за десять. Уважают его в части, раз так зашевелились».

– Все, теперь старая кличка забыта, и Новиков у нас…

– Костыль, – перебил его Баранов. – Раз помогал допрыгать с поломанной ногой Крысе – значит, Костыль.

Пятно скривился. Поднял стакан с водкой:

– За Костыля!

Закружился пьянка. Я старался выбраться из неё, налегая на еду. Задавали вопросы, и я, помня совет начмеда, отвечал. С неохотой, но отвечал: где стоит ветрянка, какие аномалии попадались. Словно снова побывал на допросе. А вот про людей я молчал. Вспомнил Крысу:

– Про Крысу говорить не буду. Сами все знаете, Всевышний ему судья.

Отстали, переключились на свои подвиги. Через час посиделок оказалось, что мой поход по неконтролируемой территории – это пустяки. Фигня.

– Я на «Метпроме» кровохлеба валил!

– А я в Рыжий Лес ходил. Сам!

– И как, сразу наложил или у второго дерева?

За курочкой в меня влезло несколько бутербродов с колбасой. Ими я закусывал картофанчик.

«Деды» стали выбираться на перекур. Хорошо, что тут не стали дымить. Я понял, что уже объелся.

– Не пьешь? – спросил Баранов.

– Пью, но мало, – ответил ему честно.

– Это я придумал тебе кличку, – признался он. В каптерке нас осталось двое.

– Красава. Могло быть и хуже.

– И, это, мелкие вещи твои – зубную пасту, щетку, наушники – уже разобрали. А вот телефон и письмо – у меня в тумбочке.

– Заберу. Что за письмо?

– Вроде от твоих родных.

Я подумал: «Хороший парень – Баранов Ренат. И чего мы с ним не ладили раньше?»

– Слышь, Ренат, давно спросить хотел, чего ты на меня косо смотришь?

Он засопел, поставил локти на стол.

– Понимаешь, мне не нравятся такие, как ты.

– В смысле? – не понял я.

Он обвел пальцем в воздухе мое лицо:

– Черты лица у тебя – горские. Без обид.

Я сперва опешил, потом глухо произнес:

– Без обид, но руки я тебе больше не подам, Баранов.

Дверь резко распахнулась, и наш разговор прервал солдатик. Он влетел, словно его подтолкнули, сбил табурет, упал.

Пятно захохотал.

Знакомый солдатик встал. В синих трусах и майке он казался еще мельче. Это он просил меня не ходить в каптерку.

В каптерку втянулись «деды». Почуяли развлекуху.

– Не надо. Пожалуйста, – попросил солдатик.

– Он пойдет спать, – произнес я громко и четко.

– Да ты чего, Костыль? – удивился кто-то из «дедов».

– Ты не бойся, ты теперь уже не дух, – хохотнул Пятно.

Я встал, подцепил стол руками и перевернул его на бок. Полетели кастрюли, громко звеня, бутерброды падали на покрашенный бурой краской пол, бутылка стремительно теряла содержимое.

Злость моментально выдавила из меня тепло и сонливость. Я ощутил желание набить им морду. Всем сразу. Баранову – за идиотизм, Пятну и «дедам» – за издевательства над слабыми. Даже солдатику, и тому хотелось дать по морде. За слабость по жизни. Кто ему мешал круги наматывать на стадионе или в тренажерке штангу подбрасывать? Тот же Ренат в армию попал, словно вскормленный на стероидах.

Не хотелось доставать нож. Очень не хотелось. Пятно оскалился, но засомневался. Баранов встал рядом со мной. Я хотел сказать, что в его помощи не нуждаюсь. Но не успел.

– Псих. С тобой никто общаться-то и не хочет, – сказал Пятно.

Я уловил в его голосе обиду.

– Такой стол запорол, – сказал кто-то позади него.

Я медленно двинулся к выходу, за мной потянулся солдат-сопля и Баранов.

Вдруг загрохотали шаги. Дневальный остановился у входа.

– Там это… Новость! Крыса в больнице повесился!

8

– Крыса пытался повеситься, – констатировал начмед.

Мы сидели на обшарпанной скамейке. Утро оказалось необычно холодным, солнце пряталось за тучи. Неприятные серые тона вызывали депрессивное настроение. Больничка, возле которой мы вели беседу, казалась грибом-паразитом. Из главного входа туда-сюда сновали люди, недовольно поглядывали на небо, ожидая дождя. Дворик, в котором так лихо начмед и старший прапорщик по прозвищу Батя разобрались с бандитами, пустовал.