Седовласый с розой в петлице - [14]

А позже они оказались с Жориком в одном классе, и Пашка не раз бывал у Стаиных дома, хотя друзьями их назвать вряд ли было можно, у каждого была своя компания -- классы тогда были большие, по сорок человек, так что группировок хватало. Жили они в разных частях города: Стаины на Татарке, а Пашка на Курмыше, а тогда водились чаще с теми, с кем рядом жили,--странная, по нынешним меркам, дружба, но так было.

Теперь, пытаясь отыскать истоки алкоголизма Стаина, Павел Ильич дивился тому, насколько весь досуг людей тогда был пропитан вином и водкой, как чудовищно изощрялись при этом и как почиталось у них в городе умение выпивать лихо, с шиком. Однажды Жорик принес в парк три бутылки водки и обещал налить каждому, кто сумеет выпить до дна целый стакан, не расплескав ни капли, причем не дотрагиваясь до него руками. И тут же показал, как это следует делать. Выпив стакан водки и не расплескав ни капли, он поцеловал его дно и, достав соленый огурец из пакета, закусил -- все это неторопливо, с улыбочкой,-- в общем, Стаин показывал класс, как говорили тогда. Конечно, тут же нашлись желающие хоть захлебнуться, но выпить на дармовщинку. Однако Жорик был бы не Жорик, если бы не постарался хоть в чем-то унизить других. Он, У конечно, водки не налил, а, показывая на кран, советовал потренироваться на водичке, тогда, мол, и будет видно, стоит ли рисковать водкой. Расхватали все стаканы в киоске газированной воды и, обливаясь и захлебываясь, демонстрировали перед Стаиным свои возможности, а Жорик сидел на скамье и, похохатывая и издеваясь, подстегивал неудачников. В тот вечер наливать никому не пришлось, потому что появился с компанией самый отчаянный уркаган с Татарки, Рашид, и увел Жорика с бутылками, сказав: "Нечего с водкой цирк устраивать, пойдем лучше с нами, посидишь, если заняться нечем..."

Стаин каждый день в одно и то же время продолжал совершать прогулки с отцом Никанором. Батюшка, человек образованный, эрудированный, рассказывал Стаину о годах своей учебы в семинарии и в духовной академии, о библиотеках с редкими книгами по философии, делился впечатлениями о своей жизни в Киеве, откуда он был родом. Внимание юноши к его речам вселяло в отца Никанора веру в то, что в таком захолустном и безбожном приходе к нему пришла настоящая удача. Он уже мысленно видел своих бывших духовных наставников в семинарии, читающих его рекомендательное письмо, где он просит принять в лоно церкви пытливого ума юношу. Да, быстрым умом, твердостью характера, способностью быть лидером, верой в свою исключительность Стаин вполне мог бы потягаться с любым семинаристом. Отец Никанор понимал это, как понимал и другое: уход в религию заметного в городе молодого человека из благополучной семьи, так легко расстающегося с мирскими соблазнами, мог иметь далеко идущие положительные последствия для его прихода, числившегося в синоде в ряду крайне неблагополучных. И уже в первый год, отправив посланника от прихода в семинарию, отец Никанор показал бы своим бывшим наставникам, что оправдывает возлагавшиеся на него надежды.

Речам батюшки Жорик, конечно, внимал, но вечером он каждый день приходил в парк на танцы, и в его поведении и внешности, казалось, ничего не изменилось, только на расстегнутой на груди красной рубашке появился тяжелый, искусной работы золотой крест, отделанный ярко-рубиновой перегородчатой эмалью -- щедрый подарок отца Никанора. И когда Жорик, разгорячившись, азартно танцевал рок-н-ролл, этот крест бросался в глаза каждому. Павел Ильич и много лет спустя, видя болтающийся на шее молодых людей крестик, наивно верил, что поветрие это пошло от Жорика, потому что уже через неделю в церкви были раскуплены дешевые медные крестики, пылившиеся десятилетиями, и половина танцплощадки щеголяла в них, выставляя их напоказ. Иные спешно выпиливали кресты из бронзы или латуни, делали их массивными, затейливой формы. В комитете комсомола, конечно, отреагировали на неожиданно возникшую ситуацию, и в парке опять появились карикатуры на Стаина: лихо отплясывающий буги-вуги Жорик в сутане, Жорик, прогуливающийся с отцом Никанором. Первая была подписана кратко, но с намеком: "Дорога в мракобесие"; другая опять же с подтекстом: "Не тот путь". Но Жорик, как говорится, и в ус не дул. Подходил к щиту с дружками и весело обсуждал работу художников,-- правда, один раз возмутился, что изобразили его слишком коротконогим, и эта карикатура провисела заметно меньше обычного. Но уже на следующей Жорж был изображен импозантно, словно специально позировал карикатуристу,-- тщательно была прописана каждая деталь его одежды. Дружки спрашивали у Жорика, не поставил ли он художникам пару бутылок водки за старание, но он загадочно улыбался, не подтверждая и не отрицая сказанного, напуская еще больше тумана вокруг своей личности. Кстати, щит этот, простояв положенное время в парке, исчез и вскоре уже висел в комнате Жорика в новой дорогой раме, а позже Стаин подарил его одной девушке, сокурснице Таргонина, на день рождения. Отец Никанор тоже исчез со щита сатиры, потому что пожаловался городским властям на оскорбление личности, и его персонально больше не затрагивали. Стаина же вызвали в горком комсомола, куда он явился по первому требованию. Жорик уже тогда был большим демагогом по части разговоров о конституционных свободах и гарантиях, а поднатасканный в этом плане более опытным в идеологии батюшкой и наверняка тщательно подготовившийся к этой встрече, вконец заговорил смущавшихся девушек из отдела пропаганды, по возрасту ненамного старше его самого. Он даже пригрозил им, что когда закончит семинарию, непременно вернется в родной город, и уж тогда они повоюют за молодежь. Об этой жоркиной наглости в городе тоже стало известно.