Седьмой выстрел - [18]

— Заканчивай с закуской, Генри, нам надо переходить к другим блюдам, — заметила она.

— Как пожелаешь, Кэролин, — промолвил он наконец, — с меня достаточно. Анчоусы пересолены.

— О, Генри, что ж ты сразу не сказал, а продолжал есть? Знаете, доктор Уотсон, я уже тысячу раз говорила: хорошо, что Генри так броско одевается, иначе бы его никто никогда не замечал. — И, отпустив свою дежурную шутку, она захихикала, как школьница.

Желая сменить тему, я спросил у мистера Фреверта, чем он занимается.

— Машинами, — ответила за него жена. — Возится с машинами — продаёт и всякое такое.

Воцарилась тишина: видимо, всех мужчин смутило то, как миссис Фреверт руководит мужем. Несколько минут слышалось лишь звяканье столовых приборов о фарфор, пока мы поглощали заливное из индейки. Затем, словно черпая мужество у Бахуса, Фреверт осушил свой бокал и стал прочищать горло. Белый кот, который лежал подле хозяйки, подобрав лапки, вскочил, всем телом потянулся и лениво поплёлся к Фреверту. Откашлявшись, маленький человечек храбро сказал:

— Так, значит, доктор Уотсон, вы с Шерлоком Холмсом поверили в бредни Кэролин!

Я не понял, было ли то утверждение или вопрос, требующий ответа, и потому ответил вопросом:

— А вы, сэр, им не верите, насколько я могу судить по вашему тону?

— О, Генри никогда со мной не соглашается, доктор Уотсон, — объяснила миссис Фреверт. — Его не стоит принимать всерьёз.

Мы с Бевериджем, который в продолжение всей трапезы молчал, переглянулись. Рюш посмотрел на нас обоих.

— Прошу вас, сударыня, — сказал Фреверт, — позвольте мне говорить за себя, во всяком случае, в том, что касается столь важной темы.

Он снял с колен льняную салфетку, промокнул ею губы и лаконично заметил:

— Кэролин так любила брата, что для неё поддерживать теорию заговора — значит воскрешать его.

Я ожидал продолжения, но мистер Фреверт взялся за нож и вилку и опять приступил к еде. Мне стало ясно, что он закончил.

Однако Беверидж ещё не высказался. Когда подали десерт — мороженое, яблочный пирог и кофе, он вновь впал в задумчивость, явно испытывая колебания, как тогда, по дороге из порта.

Кот, заметив, что мистер Фреверт умолк, бесшумно обогнул стол и уселся рядом с сенатором.

— Скажите, доктор, — спросил Беверидж, отпив кофе, — что именно заставило вас с Холмсом поверить в теорию заговора, выдвинутую Кэролин?

— Разумеется, седьмой выстрел, — ответил я. — Разве вас он не смущает?

— Да, доктор, конечно. Но ведь его легко объяснить. Скажем, ошибкой свидетелей. Кроме того, у полиции имеется десятизарядное орудие убийства.

— Предполагаемое орудие убийства, — поправил я.

— Конечно, доктор, конечно. Но теперь, когда Грэм мёртв и похоронен, — простите, Кэролин, — мы уже не узнаем доподлинно, сколько же раз в него стреляли.

Неужто сенатор уже не рвётся раскрыть тайну, окружающую гибель Филлипса, спросил я себя. А вслух сказал:

— Что же тогда заставляет вас верить в версию миссис Фреверт?

— Доктор, я был американским сенатором. Я привык видеть, как сильные мира сего ссорятся между собой. В юности я работал на ферме. У меня не было денег, и мне пришлось самому прокладывать себе дорогу в жизни. Полагаю, вы бы назвали меня человеком, который сам себя сделал. Я знаю, что такое борьба, доктор, и верю, что те, кто достиг успеха, его заслуживают. В мире бизнеса царит закон джунглей. Возможно, те, кто не знаком с политической сферой, удивятся, но и там всё точно так же. Однако считается, что в политике принцип «убей или будешь убит» действует лишь в переносном смысле. Но знаете, что я вам скажу, доктор: произнесите имя Дэвида Грэма Филлипса в Сенате, и вы поймаете на себе поистине убийственные взгляды — вовсе не в фигуральном значении этого слова.

Даже ребячливое выражение лица Бевериджа не смягчало мрачности, с какой он приписывал собратьям по Сенату макиавеллиевское коварство.

— «Измена Сената» уничтожала людей, доктор. Грэм атаковал более двадцати членов нашего клуба, и двое-трое из них уже не конгрессмены. Теперь даже поговаривают о принятии поправки к Конституции, которая позволит избирателям голосовать за сенаторов напрямую, а не передоверять эту честь нашим снисходительным законодательным собраниям штатов [18]. Кроме того, как бы Грэм ни был мне дорог, я не забываю, что он работал на Билла Херста [19], который сам метил в нью-йоркское законодательное собрание, а в конечном счёте — в президенты. Да и теперь не оставил эту идею. И сколько бы Грэм ни болтал о патриотизме и демократии, «Измена» была частью хорошо продуманного плана, призванного обеспечить Херсту политическую платформу и устранить с его пути некоторых политических соперников. О нет, доктор, и без всякого лишнего выстрела несложно учуять здесь нечистую игру. Взгляните на мерзкие физиономии мстительных сенаторов, и вы поймёте, что гибель Грэма могли подстроить. Ваш знаменитый Шекспир легко бы понял эту тягу к убийству — если не ради собственного выживания, то во имя государства. Вспомните Брута.

Вот и ещё одна аллюзия на убийство Цезаря, подумал я. Беверидж вновь поднёс ко рту чашку с кофе, давая понять, что закончил. Когда он замолчал, глаза его сузились то ли из-за дымящегося кофе, то ли от хищнического азарта — я толком не понял. Знакомый теперь с прозой Филлипса, я знал, что он писал не только про благородных героев от политики вроде Хэмпдена Скарборо, но и о политических убийцах. И обе эти разновидности были списаны с реальных людей — таких как Альберт Беверидж с его теориями о выживании сильнейших.