Седьмой выстрел - [17]

Он рассказал, как они с Грэмом подружились, как философствовали о человеческих достоинствах и недостатках. Пока он говорил, я продолжал его разглядывать: красивый профиль, внимательный взгляд. Он был человек твёрдых убеждений, восприимчивый — политический лидер, призванный защищать слабых. Как там писал Филлипс? «Нечто магнетическое — мы ошибочно называем это «обаянием»…» «Проницательный, но добродушный…» Я увидел перед собой Хэмпдена Скарборо, героя прозы Филлипса, а рассказы Бевериджа о том восхищении, которое они питали друг к другу, лишь подтверждали догадку. Филлипс обессмертил друга своим пером, но Скарборо в конце концов стал президентом, а что сулило будущее человеку, сидевшему рядом со мною, ведал один Бог.

В этот момент автомобиль свернул на боковую улицу.

— Мы почти у дома Кэролин, доктор, — сказал Беверидж, — однако перед тем, как мы войдём туда, взгляните налево.

Я обернулся в указанном направлении, но всё, что сумел различить в свете фонарей, — это несколько деревьев и некое подобие высокой ограды.

— Парк Грамерси, — промолвил Беверидж. — Здесь убили Грэма. Это место преступления.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ Обеду Фревертов

Первое правило успешной защиты — полная откровенность. Невинность, стремящаяся что-то скрыть, не сможет громко сетовать, если её примут за виновность.

Дэвид Грэм Филлипс. Убийство губернатора

Хотя в своей квартире на Восточной Девятнадцатой улице, 119, миссис Фреверт выглядела точно так же, как в Лондоне, здесь она казалась совсем другим человеком. И, несмотря на усталость, вызванную недельным путешествием, я знал, что дело не только в присутствии кошки. Миссис Фреверт по-прежнему была одета в траур, но место чёрного кружевного веера занял пушистый белый кот. Это было крупное животное, весившее, казалось, фунтов пятнадцать, хотя на самом-то деле наверняка меньше. Просто его роскошный густой мех, особенно пышный на загривке, где он создавал подобие богатого воротника, производил обманчивое впечатление солидности. Думаю, мокрый, со слипшейся шерстью, кот напоминал бы не могучего царя зверей, а испуганного котёнка. Миссис Фреверт не спускала Рюша (так его звали) с коленей. С той же энергией, с какой прежде обмахивалась веером, она теперь гладила кота. Её рука прикасалась к спинке его носа, волнообразным движением проходилась у него между глаз, ушей, спускалась к шее, скользила вдоль спины и пушистого хвоста, который часто изгибался этаким вопросительным знаком. Впрочем, у Рюша не было любимчиков. Неспешно бродя между людей, он позволял любому брать себя на руки, гладить и в конце концов начинал тихо мурлыкать, словно утверждая, что всё хорошо в этом лучшем из миров, даже если на самом деле всё было плохо.

Миссис Фреверт жила в квартире, которую раньше делила с братом, в доме, известном как Национальный клуб искусств, со стеклянной крышей и стенами, обшитыми деревянными панелями. Как я узнал позднее, он располагался на территории бывшего поместья Сэмюэля Тильдена [17], который, будучи кандидатом в президенты на выборах 1876 года, получил голосов больше, чем его конкурент, но из-за особенностей американской избирательной системы проиграл. Миссис Фреверт и Рюш встретили нас с Бевериджем у дверей и тотчас препроводили в ярко освещённую столовую, где за длинным, накрытым камчатой скатертью столом уже сидел человек. Я не ошибся, предположив, что это, должно быть, супруг миссис Фреверт. Тихий, застенчивый, одетый в несусветный ярко-зелёный костюм, он поначалу говорил очень мало; полуприкрытые глаза его оставляли впечатление неизбывной печали, которая словно бы пронизывала самое существо этого субъекта. Он был почти лыс, немногие оставшиеся пряди зачёсывал на гладкую макушку и, как будто желая восполнить недостаток волос на голове, щеголял ухоженной козлиной бородкой.

— Доктор Уотсон, позвольте представить вам моего мужа, мистера Генри Фреверта, — произнесла хозяйка дома.

Её супруг хотел что-то сказать, но миссис Фреверт продолжила:

— Формально мы с Генри ещё женаты, хотя разъехались лет пять тому назад.

Когда мистер Фреверт поднялся, я увидел, что он мал ростом. Я протянул ему руку, и он послушно пожал её.

Миссис Фреверт позволила Рюшу спрыгнуть на пол, и мы присоединились к её мужу. Фреверты сели друг против друга, меня усадили напротив Бевериджа. В ожидании подачек Рюш вкрадчиво кружил вокруг стола, но стоило кому-нибудь открыть рот, как животное замирало на месте и не сводило глаз с говорящего. Кот любил быть в центре внимания и подбирался поближе к тому, на ком сходились все взгляды.

Наша поздняя трапеза началась с норвежских анчоусов и шампанского — этот дурманящий напиток в дальнейшем сопровождал все блюда. За едой я продолжал отмечать перемены в миссис Фреверт. Куда делась та обаятельная женщина, которой я так восхищался в Англии? Величавая дама в трауре, которую я впервые повстречал у себя в кабинете, превратилась в какую-то ведьму. В Суссексе она, казалось, усилием воли подавляла свои чувства, здесь, в Америке — своего мужа. Она приказывала ему, говорила за него, даже пыталась командовать, как и что ему есть.