Седьмой сценарий. Часть 3. Перед выбором - [18]

Я понимаю, что будет сделано все, чтобы помешать мне помочь вам решить эту задачу. Я могу оказаться и фашистом («Известия»), и сионистом («Отечество»), и масоном («Час пик»), и агентом мирового капитала, и германским шпионом, и опасным преступником, и… Но имидж опасно потерять тем, кто рвется к власти, претендуя на поводырство. Мне он не нужен. Я согласен быть хоть чертом с рогами — лишь бы и те, кто меня проклинает, и те, кто читает эти проклятия, начали думать.

Я получаю массу писем, в которых требуют, чтобы я ответил на публичные обвинения. Чьи обвинения? Кто судьи? Вот ведь вопрос. Те, кто пишут, получили заказ. Те, кто заказывают, — за кадром. Время суровое, оно на исходе, и тратить надо его бережно. Вот почему никакого прямого ответа не будет. А будет — еще один аналитический материал, посвященный исследованию нашего политического пространства. Того, что я по аналогии со «странной войной», которую вели против немцев в 1939 году французы и англичане, — называю «пространством странных реформ». Давайте вместе думать о том — что сие означает. И с этой целью я предлагаю внимательнее вчитаться в доклад известного политолога Александра Янова, прочитанный им в Институте философии 23 января 1992 года и опубликованный в «Независимой газете» 30 января. Этот доклад заслуживает самого серьезного рассмотрения.

Ниже мы обсудим его детально, во взаимосвязи с другими событиями нашей политической жизни. Сейчас же — лишь уточним, почему, на наш взгляд, следует выставить этой публикации самый высокий балл.

Есть такие идеи, модели, проекты и планы, публикация которых в средствах массовой информации равносильна их профанации. Давший этому публичное имя тем самым лишает это, так сказать, высокого статуса.

Вот почему серьезные структуры, претендующие на соучастие в реальном процессе, никогда не называют, всуе «имени Бога».

До сих пор элита советского либерализма проявляла, скажем так, адекватность в столь серьезном вопросе. Теперь же, мягко говоря, распустилась. И началась, на мой взгляд, крайне несвоевременная конверсия теневой идеологии. «Московская трибуна» дает телерекламу своим заседаниям. Неужели, претендуя на популярность «Поля чудес»? А.Янов спешит заявить о своем авторстве в весьма и весьма деликатных вопросах. Неужто претендуя на роль нового Игнатенко? «Независимая газета», забыв, что такое «управление по тенденциям», — лепит все напрямую. Так, словно бы своей единственной целью ставит удвоение тиража. И что в итоге?

Идея трансформации «фонда Горбачева» в будущее международное правительство на территории бывшего СССР — несвоевременно выводится на широкую публику. Осуществление Михаилом Сергеевичем редкостного по политическому изяществу маневра с временным уходом от власти, так сказать, за три минуты до катастрофы — дезавуируется публично, тщательно выверенная технология «политических итераций», являвшаяся достоянием узкого круга людей, — предъявляется массам впрямую. Чего ради? Видимо, консультанты, советники, штабные разработчики больше не желают оставаться в тени. Они мечтают о славе поп-звезд. Такой феномен мы назовем «поп-политика».

И опишем его на примере того же Янова. Итак, вначале то, что находится как бы за скобкой. Это — наша реальность. Теперь уже для большинства очевидно, что стремительное сползание к катастрофе объясняется странным курсом наших реформаторов, фактически разрушающих и государство, и народное хозяйство, и общество с удивительным упорством, заслуживающим, мягко говоря, лучшего применения. Уже сегодня говорить о том, что все дело только в предшественниках, доведших страну «до ручки», — смешно. Завтра такое «объяснение» будет звучать как пощечина бедствующей стране. Ну и что делать? Нетривиальный, прямо скажем, ответ на этот волнующий всех нас вопрос дает Александр Янов. Контент-анализ его доклада позволяет выделить в нем следующие основные темы.

Первая. Необходимость любой ценой удерживать «странный курс». Прямого объяснения — нет. Однако в более ранних работах, где автор своей стратегической задачей считал расчленение России, цель четко была обозначена. Правда, тогда эти работы не предназначались широкой публике. Может быть, автор считает, что теперь этот призыв найдет отклик в сердцах российского населения?

Вторая. Оценка издержек, связанных с сохранением «странного курса». Здесь много нового. Яновым признается то, что ситуация катастрофическая. Признается даже возможность голодных бунтов, уличных мятежей и локальных путчей. В скрытом виде тем самым признается и возможность серьезнейших технологических катастроф. Ибо локальный путч вряд ли станет «выбирать» место своего проведения из соображений технологической безопасности.

К примеру, еще во время событий января 1990 года в Баку была угроза того, что террористы «подожгут нефтеналивные». В этом случае море огня уничтожило бы весь город. А ведь не трудно вроде бы представить себе и то, что могут осуществить террористы в ближайшем будущем в ходе какого-нибудь «локального» путча. Ведь теперь этот путч будут реализовывать отнюдь не «дряблые августовцы». Словом, та самая смута в России на пороге XXI века, которую мы прогнозировали еще два года назад, за пару месяцев до ее начала, «прозорливо предугадывается» нашими оппонентами. Равно как и (цитирую Янова!) «унизительная неимоверная нужда». И тем не менее А. Янов с оптимизмом смотрит на перспективы бывшего СССР (опять цитирую) «по крайней мере до следующих выборов, т. е. до 1995 года». На чем же базируется такой оптимизм? На том, что, по мнению Янова, не найдется сил, способных изменить курс. Итак, Янова радует, что тот «странный курс», ведущий к катастрофе, останется неизменным. Может быть, он не считает курс катастрофическим, в отличие от нас? Нет, заявляется напрямую, о катастрофе, причем такой, при которой, как пишет автор, «померкнет даже легендарный октябрь 1917 года». Так, может быть, речь идет о спасении демократии? Свободы? Об отсутствии насилия и крови? Ошибаетесь! Это раньше так говорили. Теперь Янов задает иной тон. «Странный курс», оказывается, будет проводиться достаточно жестко, и он останется неизменным, даже если (цитирую!) «окрасятся кровью белые ризы демократии». Черт возьми, красиво звучит! Особенно в контексте фактического увеличения численности российских репрессивных структур по отношению к, прямо скажем, не малой численности репрессивных структур бывшего СССР.