Седьмой ключ - [6]

Вера к дочери подошла, руки на плечи ей положила:

— В самом деле, не надо жечь. Если вам они не нужны, мы заберем. Хотите — заплатим.

Она присела на корточки, разглядывая ветхую, поблекшую обложку журнала, лежащего сверху в стопке.

— «Старые годы», тысяча восемьсот девяносто первый год. Ох, да им больше ста лет! Ну что, отдадите?

— Да берите, если не лень тащить! А деньги за что — я их все равно бы в расход пустил… Забирайте, чего там!

Веточка, пискнув от радости, подхватила тяжелую пачку и поскорей оттащила подальше от жадного пламени.

Распрощались с хозяином, за околицу вышли, в лесок пошли. Справа, как и было на плане у них обозначено, потянулись садовые участки за сплошным забором. Тут, не снижая скорости, машина их обогнала — новенькая «вольво», блестевшая как майский жук бронзовик. Пыли-то, пыли — с ног до головы наших путниц окутала, а машина свернула к дачным воротам. Из задней дверцы юркий мальчонка выскочил, прыгнул к воротам, вопит:

— Папа, давай ключи, тут замок! Ура, мы приехали!

Его мама дверцу открыла, ноги в траву свесила — франтиха такая, модными деревянными бусами вся увешана, шляпка на голове из плетеной соломки с букетом цветов — шляпку сняла, обмахивается…

— Миша, Миша! — кричит, — сядь в машину, папа сам все сделает, сам ворота откроет. Вернись, сынок!

А сынок ни в какую…

Вертится, скачет юлой, на проходящую Веточку косится, в помойку, что у ворот, заглядывает.

— Мам, — кричит, — ты гляди, какой абажур смешной! Как у нас, только весь ободранный!

— Дурачок, — его мама из машины вышла, ножкой в босоножке плетеной притопнула, — у нас абажур итальянский, он двести долларов стоит! — она с победным видом взглянула на худенькие тяжело нагруженные фигурки Веры с Веточкой, проходящих мимо. — Не трогай это рванье, фу, гадость какая!

Между тем, их папа, коротко стриженный крутолобый крепыш, в яркой цветастой рубашке и бежевых шортах распахнул ворота, вернулся к машине, сел за руль, все семейство разом дверцами хлопнуло, и машина скользнула на территорию дачных участков. Ворота закрыть за собой никто из них не удосужился, и одна створка тихо покачивалась, жалобно скрипя.

А путницы шли дальше. Миновали участки, вступили на шоссе из бетонных плит, которые обступал с двух сторон могучий лес. Сквозь хвою солнышко светит, прозрачные струи света на зеленые мхи ложатся, на полянки нежной кислицы, на округлые, плотные листья копытня, на бурые островки прошлогодней хвои…

— Мамочка, может передохнем?

— Скоро дойдем, миленькая, потерпи.

Минут через двадцать ходу справа в лесу показались дома. Неприветливые, молчаливые, заколоченные… Вот один сквозь ветки виднеется, за ним подальше другой. Приободрились, прибавили ходу.

— Они, Ветка, это явно они! Кажется, добрались…

Первый дом стоял метрах в ста от шоссе — заспешили к нему чуть не бегом. И действительно, ни тропинок, ни заборов, ставни закрыты наглухо, каждое окно поперек ставень железной скобой перекрыто. Дверь забита крест-накрест досками, вокруг дома все заросло крапивой.

— Что-то тут не очень мне нравится, — призналась Вера, обходя дом и на веранду заглядывая. — Мрачновато… Ну-ка, давай-ка ключи.

Ветка связку из кармана сарафанчика достает, ключи разглядывает…

— Ой, мамочка, тут только шесть! Наверно, мы один ключ по дороге выронили. Может, когда журналы эти спасали, а? — она виновато поглядела на мать.

— Что теперь гадать? Ладно, думаю, у тети Марины запасные есть. Давай-ка скорее дом выбирать.

Углубились в лес чуть подальше — там второй дом стоял, а почти рядом с ним — третий. У второго вместо крыльца — провал, возле входа на веранду грудой свалены обгорелые доски.

— Да, видно, многие тут отдыхали… — покачала головой Вера, — и они, похоже, обходились вовсе без всяких ключей.

Возле дома — кострище чернеет угольями, пустые банки, бутылки валяются. Третий тоже им не понравился — жалкий какой-то, словно набекрень скособоченный…

Веточка дальше в глубь леса направилась.

— Ой, мам, тут пруд! С кувшинками!

Вера — за ней. Надо же — в самом деле большой живописный пруд, кое-где ряской покрытый, поросший белыми водяными лилиями — кувшинками и желтыми — кубышками. У пруда — мостки. Огромные ели к воде подбираются. Солнце на золотистой коре сияет, а внизу кора на стволах зеленью подернута. У самого берега — три двухэтажных деревянных добротных дома. А на другом берегу, напротив — еще один, рядом с ним сарайчик виднеется.

— Даже глаза разбегаются. Эти домики вроде бы ничего… Ну, дочь, какой на тебя глядит?

Вера вокруг трех домов обежала и такой молодой вдруг себя почувствовала, будто не тридцать шесть ей, а восемнадцать! Тонкая фигурка ее мелькает в кустах, цветастая юбка по ветру стелется, раздувается шелестящим крепдешиновым колоколом… Ветка — за ней, с прискоками, с визгом, обе разошлись, разрезвились… Девчонки, что одна, что другая! Проскакали вокруг трех домов, и все три им понравились.

— Мам, давай жить во всех трех!

— Не выдумывай, сейчас ключи подберу.

Скоро нужные ключи подыскали, и все двери были отомкнуты. Внутри развала особого не было, мебель кой-какая имелась, столы, кровати железные с шишечками и пружинными сетками. Печи большие, русские, побеленные известью. В одном доме на втором этаже имелось нечто вроде балкончика или миниатюрной веранды, выходящей на пруд, — он ближе других к пруду стоял. Вокруг на залитом солнцем огородике — давнишние грядки, сплошь поросшие разнотравьем. Масса цветущей клубники — видно, прежние жители тут огородик возделывали.