Седьмое чувство. Под знаком предсказуемости: как прогнозировать и управлять изменениями в цифровую эпоху - [22]

Накануне Рождества 1787 года Томас Джефферсон написал письмо Джеймсу Мэдисону из Парижа. Мэдисон в это время находился по другую сторону Атлантики, где он трудился над дополнениями новой американской Конституции, черновой вариант которой был написан весной. Двое состояли в переписке и писали друг другу с легкой фамильярностью собратьев-революционеров. Джефферсону было тогда 44 года, он преданно исполнял свою роль посла США во Франции и был «жестко закален», как он сам про себя писал, чарами материка. Мэдисону было 36. Через 20 лет он был избран президентом и стал преемником Джефферсона. Мэдисон, можно сказать, был первым президентом, проводившим активную внешнюю политику: он по-своему влиял на ход войны 1812 года и осуществил Луизианскую покупку – приобретение земель у Франции. Уже в 1787 году его называли «отцом Конституции».

Джефферсон начинает свое письмо с книжных отступлений, которые следовало ожидать: он просит Мэдисона выделить для него несколько нянь для обучения его детей и спрашивает о пакете отборного риса из Южной Каролины, утерянного при перевозке, не торопясь поразить французские палаты американскими достижениями. Однако затем Джефферсон все же переводит разговор в русло того, что, как он уверен, волнует Мэдисона, – новой Конституции. «Мне вообще нравится идея формирования правительства, существующего самостоятельно и мирно», – говорит он, давая положительную оценку балансу, представленному в документе. Новая Конституция США, чувствовал Джефферсон, отражала новейшие политические, межличностные установления, формы отношений между людьми и властью, между штатами и центром, между сельским хозяйством и коммерцией. По его словам, он был «очарован» увиденным.

Джефферсон писал, что такая система особенно приходилась ему по душе потому, что она демонстрировала слишком яркий контраст с постоянной резней, имевшей место в Европе. «Франция, со всем ее деспотизмом, с постоянными двумя или тремя сотнями тысяч человек при оружии, за три года моего пребывания здесь повидала три восстания», – сетовал он. На самом деле французская революционная эпоха тогда только начиналась. До падения Бастилии было 18 месяцев, до обезглавливания короля Людовика XVI – 5 лет. Скоро парижане станут воспринимать восстания с периодичностью в год как мирное состояние. В этом письме Джефферсона и в других, которыми он обменивался с Мэдисоном этой зимой и следующей за ней весной, очень явно прослеживается его предчувствие того, что новые силы раздирают мир на части и что Америке нужно позиционировать себя в соответствии с новым порядком как во внутренней, так и во внешней политике. Джефферсон знал, чего требует новая эпоха – свободы, – и именно в этом духе осыпал Мэдисона своими предложениями. Именно в письме от декабря 1787 года он отмечает, что не одобряет отсутствие «билля о правах»; это замечание привело к упорядочению важнейшего в историческом плане импорта.

Предчувствия Джефферсона – о мире и о роли Америки – были верными. Хотя сейчас и принято говорить о только что прошедшем периоде как об «Американском веке» и строить гипотезы о том, чей век последует далее, в действительности все обстоит так, что на протяжении двух с половиной столетий, проходя через одни из самых жестоких перемен в человеческой истории, Америка проделала великолепный путь. Один из высших военных США однажды спросил меня, с чего лучше начать разговор, где-то за неделю до своей встречи с председателем КНР. «Можете сказать, что Америка испытывает уважение к тому, что за последние 30 лет сделал Китай, – предложил я. – Вывести 400 миллионов людей из состояния нищеты, как это сделал Пекин, – это историческое достижение. И Америка, особенно за последнее, интенсивное столетие, ценой бесчисленных средств и сотен тысяч американских жизней установила порядок, выгодный миллиардам. Масштаб этого достижения в высшей степени историчен». Трижды Америка была знаковой, серьезнейшей силой. Это была страна, точно соответствующая нуждам эпохи. Неизбежно у всего мира возник вопрос: «Может ли это продолжаться?»

Можно считать, что трансформация политических, экономических и военных отношений в последние столетия – масштабная перестановка, разрушившая такие места, как Бастилия, и создавшая такие инструменты, как Конституция США, – возникла из нескольких исторических поворотных моментов. Что поражает, так это то, как Америка, проходя через эти периоды невообразимых перемен, всякий раз выходила победительницей. Начнем с того, что страна родилась в социальных и политических революциях XVIII века. Национально-освободительное движение, которое привело Джефферсона со своей фермы в Виргинии в политику, было первой из великих революций, потрясших множество европейских держав. Франция последовала примеру Америки, затем то же сделали Германия и Италия, а позже к этому подключилась большая часть материка. «Неистовое море свободы», как Джефферсон называл новый политический уклад, требовало великой мощи. Бури концентрированного социального давления – Реформация, Просвещение, Научная революция – смывали один Старый порядок за другим, как мощная волна. Америка, зарожденная на свежей земле, с новыми идеями, написанными на чистой бумаге, имела естественное преимущество в самих обстоятельствах своего появления на свет. «Думаю, наше правительство будет оставаться добродетельным долгие столетия» – такими словами Джефферсон завершил свое письмо Мэдисону.