Себя преодолеть - [45]

Вот Томми Коно сидит напротив меня. Он выпил вина и поэтому откровенен.

— Я устал. Ничто и никто меня не радует и не привлекает. Мне неинтересен даже спорт. Я думаю, что только в семье найду свое счастье.

Это говорилось после соревнований на приз Москвы в марте 1961 года, через несколько дней после установления им мирового рекорда — 460 килограммов — в среднем весе.

Коно показывает рукой на колено.

— Помните позавчера мою неудачную попытку толкнуть 170 килограммов? Колено серьезно повреждено и болит.— Коно хлопнул по коленной чашечке.— Вот здесь. В первых двух попытках я намеренно посылал вперед не правую, как обычно, а левую ногу: берег сустав. А после неудачи на 170 килограммах вижу — уплывает мой рекорд в сумме. Тогда решил: будь что будет! Важна победа!

Томми Коно — баловень славы. К победам он привык, как к собственному имени. И вдруг сокрушительное поражение от русского полусредневеса Александра Курынова. И теперь первый не он, знаменитый «железный гаваец». Эта неудача спутала все.

Без нее он самый прославленный спортсмен США. Об этом твердят ему друзья. Да и сам он отлично понимает, как это много значит — быть чемпионом. Коно остается в спорте, чтобы оправдать свое имя непобедимого, чтобы уйти в блеске славы и не слышать кислых прижизненных отпеваний в газетах.

У себя дома, на Гавайских островах, в Гонолулу, он снова тренируется, как новичок, много и прилежно.

Но в Вене Коно не изменился. Та же усталость и то же желание навсегда покончить со спортом:

— Женюсь и буду делать деньги. Хватит!

Напоследок он жаждал взять реванш у Курынова.

Чтобы схватиться с соперником, американцу пришлось сбрасывать лишний вес.

И вот Томми Коно стригут волосы, кутают в жаркие одеяла, дают рвотное... И когда стрелка часов подошла к роковой отметке и больше нельзя было тянуть, он встал на весы. Вместе со словами «лишние пятьдесят граммов веса» оборвались надежды. Оставалось только собрать в чемодан ненужные теперь трико, ремень, ботинки, бинты и отправиться домой.

Мы стоим возле отеля на песчаной дорожке.

— Так хотелось встретиться с Курыновым! — говорит нам Коно и чертит веткой на земле цифры: 142,5 — 132,5 — 167,5. — Вот на что я рассчитывал.

Все стоят и молчат.

— А теперь ждать еще год. — Его карие глаза темнеют, а на лбу выступают горестные морщинки...

...Аркадий Воробьев хорошо понимал, что польский атлет Иренеуш Палинский, наверное, сильнее его.

«Что ж, выходит, не выступать? Как-никак семь раз был первым в мире! И мне тридцать семь лет. Много. Но тогда кто же в советской команде противостоит сильному поляку? Никто. Разве еще только я. У меня есть шансы. Но я могу не выступать, ведь есть запасной участник. И я уйду непобежденным... А выступить все же нужно!»

Аркадий Воробьев — капитан сборной команды Советского Союза. Он защищал без страха и упрека спортивную честь Родины. Защищал десятки раз.

«Ну и что ж, староват? А команда? А наш народ, который ждет победы своих спортсменов? Мне не нужен триумф. Важна общая победа! Буду драться».

Аркадий проиграл, но свой долг выполнил. Только в тяжелом бою уступил первенство молодым соперникам.

К чемпионату мира я с тренером готовился в Риге. За месяц до соревнований в результате больших и непродуманных тренировочных нагрузок сильно разболелась спина. Я не мог тренироваться, не мог даже толком ходить. Не знал ни минуты покоя от невеселых дум. Долгими вечерами и ночами размышлял о своих неудачах. Вложить в тренировки огромную энергию, отказывать себе во всем ради будущей победы, перенести много травм, срывов — и вдруг! Вдруг сдаться без боя на самом финише.

Временами хотелось плюнуть на жестокую ломоту в спине и тренироваться, тренироваться... Но болезнь и вызванная ею неуверенность быстро охлаждали мой пыл. Я переживал: время идет, и остается так мало до чемпионата, а я плох. С этими мыслями я ложился спать, с ними и пробуждался. Кажется, весь этот месяц я только и занимался анализом собственных просчетов.

Накануне отъезда команды в Вену я был дома. Думал о Риге и напрасных усилиях превозмочь боль и тренироваться. Это может показаться смешным, но было так тоскливо, что я не вытерпел и вытащил все свои медали. Я брал каждую из них в руки, и передо мной оживали залы, люди и какие-то всякий раз несхожие чувства. В горечи я решил, что больше никогда не выйду на помост. Победа — это маленькая медалька. А сколько нервов, сил, мыслей, боли! Нет, не стоит она этого.

Медальки жалобно звякали. Холодные позолоченные кусочки металла.

Постучали. Бросив все на полу, я открыл дверь. На пороге стоял доктор команды Казаков. Говорили недолго, понимая друг друга с полуслова. Мы оба любили спорт, и доктор знал, что мне сейчас нужнее всего. Он сказал, что неплохо бы мне поехать в Вену, несмотря на болезнь. Он проследит за моим состоянием. Должно наступить улучшение. Зачем же отдавать американцам лишнюю золотую медаль? На меня повеяло надеждой. Да к тому же тренер говорил, что серьезных противников у меня нет.

Со времени последней тренировки прошли две недели. Немалый срок накануне больших соревнований. Я ослабел. Но в Вене боль действительно отпустила меня. И сила после трех небольших тренировок тоже «проснулась». Решили выступать.