Сеансы одновременного чтения - [14]

— Несмотря на то, что молодой литератор ничего не замечал и что всего через несколько недель после выхода своей первой книги он погиб при невыясненных обстоятельствах, однажды вечером, лежа в постели, я поклялась себе любить его до конца моих дней, и эти сказанные тогда слова до сих пор хранятся у меня в подушке… — покраснела она.

Не успели еще упасть все немецкие бомбы апрельской бомбардировки Белграда, а Гаврило Димитриевич уже пришел на помощь тем, кто занимался розыском и спасением обгоревших страниц древних церковных книг из собрания сильно пострадавшей Национальной библиотеки. Он производил впечатление человека, который сам обгорел в те дни на улице Косанчичев Венац.

— Он возвращался домой почти безумным, с карманами, набитыми пеплом сгоревших книг, который он стряхивал с веток окружавших пожарище деревьев, и по ночам пытался спасти из этой пушистой массы хотя бы одно целое слово. Некоторые слова ему удавалось восстановить, и он посылал их в конвертах из вощеной бумаги профессору Веселину Чайкановичу, а позже, тайно, в монастырь Любостиня, где немецкие власти удерживали интернированного епископа Николая Велемировича… — вырисовывалось из туманного прошлого.

После войны эта переписка послужила юридическим поводом для экспроприации его имущества. «Именем народа» в чрезвычайном порядке были конфискованы книжный магазин и часть квартиры на улице Пальмотича вместе с выходом на балкон, как раз тогда-то по ошибке и оказалась замурованной кладовка, а во время другого, менее официального вторжения, которое скорее следовало бы назвать просто обыском, была конфискована большая часть отцовских записей, причем молчаливые люди приходили и позже, унося с собой некоторые книги и оставляя взамен короткие расписки.

— Это были книги и записи, о которых я расскажу вам отдельно, сейчас у нас нет времени, день святого Иоанна уже на носу, а мы даже не решили, какие печь пирожные! — воскликнула старая дама, а Елена вспомнила пустые места на полках, которые напоминали ей следы вырубленных веток в кроне библиотеки.

Хорошо, бог с ним, с этим отнятым у них имуществом, но мать так никогда и не смогла привыкнуть к тому, что они навсегда лишились покоя. Она вздрагивала при каждом звонке или звуке хлопающей двери лифта. Не по себе было ей и тогда, когда на лестнице воцарялась полная тишина, ей казалось, что кто-то подкрадывается к дверям. Больше никто не мог уговорить ее петь, и весной 1956 года она умерла от створожившейся в груди меланхолии.

— Доктор Арсенов, вы с ним познакомитесь на праздничном обеде, до последнего ее вздоха надеялся, пытался ее убедить: «Давайте-ка, я знаю, что вам теперь не до этого, но все же давайте, напрягитесь, попробуйте запеть „Где ты, душа“ Зайца, заставьте себя выдохнуть!» Она его не слушала, отворачивала лицо и упорно сжимала бледные губы, боясь, что песней только продлит агонию смертных часов… — нанизывала слова Наталия.

Овдовев, Гаврило Димитриевич полностью удалился от всего, сюда, в эту комнату с книгами, и никуда не выходил почти полных десять лет, здесь же он питался крохами, как птица в клетке, чутко спал, как напуганная зверушка, и упорно молчал, как рыба на дне реки. Отсюда же, из библиотеки, он неожиданно и исчез в облачном 1965 году, и никто никогда не узнал, куда он делся.

— Только на столе осталась раскрытая книга, да и она потом, во время поисков отца, куда-то пропала… — тихо добавила она.

С тех самых пор Наталия Димитриевич жила одинокой, уединенной жизнью, работая до самой пенсии в том же «Пеликане», который после национализации был превращен в писчебумажный магазин, торговавший канцелярскими товарами: карандашами, ручками и всевозможными бланками, — и единственной радостью в ее жизни была забота о семейной библиотеке и воспоминания о своей ничем не закончившейся любви. Время от времени ей удавалось получать некоторые суммы из довоенных отцовских вкладов в давно исчезнувших банках и кредитных учреждениях, дополнительный заработок давали и уроки чтения, например профессор Тиосавлевич с философского факультета одно время, когда еще был студентом, трижды в неделю приходил на двухчасовые занятия.

— Это были уроки настоящего, полного чтения, дорогая моя, а не такого, как ваше, серединка на половинку! Я вижу, вы стараетесь мне угодить, но все же оно очень далеко от истинного. У вас, несомненно, есть этот дар, но я надеюсь, что после дня Святого Иоанна мы начнем читать более увлеченно, более глубоко! — Старая дама воспользовалась возможностью немного упрекнуть компаньонку.

На праздничном обеде кроме хозяйки присутствовали только сама Елена и доктор Исидор Арсенов, причем любые подсчеты приводили к выводу, что доктор — ровесник века. Один прибор остался неиспользованным, оказалось, что ожидавшаяся гостья, некая госпожа Петрашинович, «больше не находится среди нас», еще этим летом душа ее упокоилась навеки. Возможно, именно это повлияло на настроение присутствующих, за столом не чувствовалось настоящего веселья. Госпожа Наталия ненавязчиво угощала гостя, доктор Арсенов прищелкивал языком и скатывал шарики комплиментов. Что бы он ни попробовал, начиная от кутьи и далее, всякий раз находил повод подчеркнуть целебные свойства натуральной пищи: