Сдержать обещания. В жизни и политике - [32]

Вэл руководила каждой кампанией, в которой я участвовал, — в школе, колледже, вплоть до Совета округа. И с новой кампанией она также справилась бы. Можно было даже не спрашивать. Фрэнки еще учился в школе, поэтому он мог привлечь волонтеров-подростков. Джимми, в тот год заканчивавший Делавэрский университет, взял на себя самую тяжелую работу: он должен был заниматься сбором денежных средств.

Летом 1971 года на семейном совете мама была единственной, кто сомневался. «Джоуи, — сказала она, — судья Квиллен говорит, что ты очень способный молодой адвокат. Ты ведь не будешь избираться в Сенат и портить себе репутацию, не так ли?» Но как мне это представлялось и как я ей это объяснил, никакого риска в моих выборах в Сенат не было. Только немногие люди вне нашей семьи считали, что у меня есть реальный шанс выиграть, поэтому я полагал, что даже если я проиграю, люди будут говорить: «Вот славный парень. Это серьезный парень». В кампании я не видел ничего, что могло бы мне навредить. Я был уверен, что стану сильным кандидатом. И вообще-то я верил в свою победу.

Как только маму уверили в том, что мое будущее в безопасности, проиграю я или выиграю, она стала энергично помогать. В первые же месяцы она внесла свою лепту в организацию «кофейных встреч» вроде тех, что устраивались во время предвыборных кампаний семьей Кеннеди-старшего. Мы даже пригласили Мэтта Риза — помощника Кеннеди-старшего, помогавшего их организовывать. Мы провели сотни таких встреч по всему штату: по десять в день, дважды в неделю, за полгода до того, как я объявил о своем участии в выборах. Знающие люди спрашивали: «Почему ты не расскажешь прессе о том, что ты делаешь? Выпускай пресс-релизы». Но я хотел лично встретиться с максимальным числом избирателей, чтобы они увидели и услышали меня до того, как я заявлю свою кандидатуру. Весь 1971 год и начало 1972 года «кофейные встречи» проводились без широкой огласки. Мы начинали в восемь утра — мама, Нейлия, Вэл и я. Вэл следила, чтобы на каждую встречу собиралось не менее тридцати женщин, что было проще в то время, потому что лишь немногие женщины работали. Она находила в районе какую-нибудь хозяйку, согласную принять гостей, и просила ее дать нам имена и телефоны, по крайней мере, сорока соседок. Потом, после того как Вэл выясняла, придут они на кофе или нет, эта новость разносилась по кварталу, и женщины начинали приглашать друг друга. Мы приносили кофе и пончики и рассаживали пришедших в гостиной хозяйки. Я приходил с мамой на первую встречу в восемь. Моя сестра готовилась ко второй, начинавшейся в девять, а Нейлия занималась подготовкой встречи, стартовавшей в десять утра. В четверть девятого я оставлял маму и шел к Вэл. Мама оставалась еще на полчаса, затем появлялась на одиннадцатичасовой встрече. Мама, Вэл, Нейлия и я крутились так целый день, иногда успевая посетить до десяти «кофейных встреч». Иногда с нами были наши дети. Мы просто переносили их от дома к дому, в плетеных корзинах. Если мы возвращались из южной части штата, полночь могла наступить прежде, чем наш «универсал» подъезжал к дому. Нейлия, Бо, Хантер и недавно появившаяся на свет дочь Наоми — все они были со мной и мирно спали в машине. К концу тех долгих дней я встретился и познакомился с более чем тремя сотнями людей. Я действительно разговаривал с ними и слышал их в течение тех сорока пяти минут, которые проводил в каждом доме.

Я выделил время в рабочем графике для поездок в места встреч демократов, например в Польскую библиотеку в Вашингтоне. Моей целью было показать тамошним боссам свою осведомленность в проблемах их округов и убежденность в том, что Хэджвилл и Браунтаун не отличаются от Грин Ридж в Скрантоне. Нетрудно было продемонстрировать, что я чувствовал себя непринужденно на мессах в церкви Святой Ядвиги или церкви Святой Елизаветы, и что моя семья понимала, как зарабатывают на жизнь. Когда один из лидеров тех польских округов представлял меня как члена семьи, с акцентом произнося «мне нравится этот парень» — я понимал, что все идет нормально.

Постепенно до освещавших политические события Делавэра журналистов стало доходить, сколько усилий я тратил на привлечение избирателей, и никто из них не рискнул назвать мою кампанию смешной. Я был «одним из блестящих молодых людей из Демократической партии… одной из немногих восходящих звезд на довольно унылом небосводе демократов… жизнерадостным организатором кампании, которому помогает вся семья». Думаю, им нравилось писать о «притоке свежей крови». В то же время умники, пишущие про политические события Делавэра, не проявили ко мне никакой снисходительности. Они отмечали, что у меня нет реального резервного фонда, нет многолетней популярности сенатора Боггса, его четвертьвекового стажа на службе Делавэру и ловких побед над многочисленными конкурентами-демократами. Я пробовал по возможности соглашаться с лидерами мнений. «Будь я букмекером, то прямо сейчас бы дал расклад 5:1, что Боггса переизберут», — говорил я. Но мне хотелось убедить их, что и собираюсь побеждать. «Если я смогу встречаться с людьми, то смогу победить Боггса». Я также объяснял, что для моего первого шага потребуется собрать только пятую часть тех денег, которые конгрессмен Пит Дюпон потратил на свою последнюю кампанию внутри штата. Мне нужны были 150 000 долларов и отряд волонтеров, чтобы прорекламировать себя и свои идеи.