Сделка - [35]

— От нашего Рейли до Эпсома всего несколько миль по этой дороге, мэм, — сказал Гроув. — Подходяще, чтобы отвести лошадей на состязание в то же утро. Не нужно их беспокоить раньше времени, правильно? Меньше шансов, что подпортят… Кто? Те, кто спит и видит, чтобы вывести из строя чужого фаворита.

Меня не удивили его слова: я знала, что подобные нравы процветают в среде английских букмекеров.

Но вот живая изгородь, появившаяся некоторое время назад с левой стороны дороги, перешла в металлическую сетку футов шести высотой. Что было за ней, увидеть я не могла — мешали высокие вязы, росшие близко друг к другу.

— Приехали. — Гроув ткнул пальцем в направлении ограды. — Вот он, Рейли.

Однако еще примерно милю мы ехали вдоль сетки, пока не показались широкие железные ворота. Их сразу отворили, и мы двинулись по широкой, идущей немного под уклон, усыпанной гравием аллее, тоже обрамленной вязами.

Все было ухожено и красиво. Так красиво, что захватывало дух.

А вот — что может быть чудеснее? — с обеих сторон дороги открылись огромные лужайки, покрытые травой, и на них — лошади. Взрослые и жеребята. Матери и их дети — на нелепых длинных ножках, еще не очень уверенные в движениях, готовые в любой момент умчаться под защиту матерей. А те поглядывали на малышей серьезными спокойными глазами.

Мы миновали небольшой каменный мост над чистым журчащим ручьем — какой чудесный водопад! Какое вообще раздолье для коней!

Я не смогла сдержать вздох.

Гроув сочувственно хмыкнул: он понял, что я чувствовала.

Никки обернулся со своего сиденья и крикнул мне:

— Лорд Сэйвил говорит, что однолеток пасут на отдельном пастбище, видишь? А для жеребцов — свое. Как здорово, да, мам?

Я кивнула и помахала ему рукой.

Выгон для кобыл с жеребятами остался позади, мы въехали на гребень небольшого холма, откуда открывался вид на всю ферму. Конюшни находились еще в миле отсюда, и, пока мы спускались туда, новые пастбища появлялись за оградами слева от нас.

— А вот там мы держим жеребых кобыл, — продолжал объяснять Гроув.

Около десятка их с раздутыми тяжелыми животами стояли возле деревьев, лениво помахивая хвостами. Их спины и бока блестели, словно покрытые лаком.

— За ними хорошо ухаживают здесь, — не могла не отметить я.

— Еще бы, мэм! Каждый жеребенок, которого они принесут, стоит целое состояние.

Тем временем моя любимица Мария начинала все больше волноваться: вид лошадей, пастбищ, доносящееся до нее ржание — все возбуждало. Я поглаживала ее по шее, успокаивала словами и благодарила Бога, что она немного устала, в противном случае можно было ожидать всякого и пришлось бы серьезно думать о том, как удержаться в седле.

Я вздохнула с облегчением, когда мы въехали на широкий двор и можно было спешиться.

— Она хорошо вела себя в дороге, — сказал Сэйвил, высаживая Никки из коляски.

Мария продолжала похрапывать, нюхать воздух и перебирать ногами.

К нам подошел небольшого роста седой человек с удивительно кривыми ногами.

— Миссис Сандерс, — проговорил Сэйвил, — позвольте вам представить моего помощника Фреда Холла.

— Как поживаете? — сказала я.

Мистер Холл кивнул и сказал, не сводя глаз с Марии:

— Хороша кобыла! Ваша, да? Шикарно сложена! Должна выдерживать длинные дистанции.

— Спасибо на добром слове, мистер Холл.

— Как видите, Холл, она неспокойна, — заметил Сэйвил.

— А, милорд, просто почуяла жеребцов, — объяснил помощник и посмотрел на меня: не слишком ли откровенно он выразился? Поскольку я оставалась невозмутима, Холл продолжил:

— Выгон для них вон с той стороны, за конюшнями, а ветер как раз оттуда.

Мария продолжала волноваться, и Холл сказал, что пустит ее в ближний загон, где она быстро придет в себя и начнет щипать траву, а конюх последит, чтобы не выкинула какую-нибудь штуку.

Так он и сделал. Сэйвил помог мне и Никки сесть в коляску, и мы продолжили путь к дому.

Эта резиденция графа не имела ничего общего с той, в которой я уже побывала. Никаких средневековых стен, башен, крепостных рвов и подъемных мостов. Поместье Рейли представляло собой простой дом из красного кирпича — такие дома можно видеть почти повсюду на Британских островах. Дом был трехэтажный, с деревянным фронтоном и такой же отделкой, косые окна последнего этажа находились прямо на крыше.

Дом, как мне показалось, обладал своим характером — и он был чисто мужским. Тут должны были собираться именно мужчины — и за столами, уставленными напитками, беседовать о лошадях, о ставках на бегах, о женщинах. Наверняка в комнатах здесь темные стены, такая же мебель и повсюду картины, изображающие лошадей и собак.

Слуга, вышедший, чтобы поставить на место коляску, был без ливреи, что удивило меня.

Сэйвил помог мне выйти из высокой коляски, и прикосновение его рук опять обожгло меня сквозь плотную ткань дорожного жакета. Я старалась не смотреть на графа, когда шла рядом с ним и с Никки к входной двери.

Внутри дома все было совсем не так, как я себе представляла. Через выкрашенный в цвет слоновой кости холл мы прошли в небольшую гостиную, где стены были обиты светлой камчатной тканью, а мебель — тускло-красным шелком. И висели картины, но не с изображением лошадей и собак, а фамильные портреты.