Сделка Райнемана - [148]

Глава 34

Времени в запасе у Дэвида оставалось значительно меньше того, на что он рассчитывал. Он велел Штольцу позвонить ему на Кордобу сразу же после пяти, ну а сейчас было уже без малого четыре.

К причалам, сигналя гудками, подходили первые возвращавшиеся с лова суда. Моряки закрепляли на кнехтах швартовые тросы. Рыбаки торопливо, пока солнце еще не село, развешивали для просушки сети.

Очо-Кале, расположенный в Дарсена-Норте, к востоку от складских помещений фирмы «Ретиро», являлся, пожалуй, одним из наиболее глухих, уединенных мест во всей Ла-Боке. Вдоль улиц, к которым подступали вплотную пакгаузы, пролегали давно уже не использовавшиеся никем железнодорожные пути. Масштабы производимых в этом порту погрузочно-разгрузочных работ значительно отставали от средних показателей по данному району. Хотя отсюда было бы быстрее выйти в открытое море, чем с причалов Ла-Платы, имевшееся здесь портовое оборудование давно уже устарело. Создавалось впечатление, будто местная администрация не могла никак решить, как поступить: то ли продать все к черту как самую обычную недвижимость в виде прибрежного земельного участка, то ли навести тут порядок, чтобы порт перестал, наконец, влачить жалкое существование и смог эффективно работать. Во всяком случае, если и можно было объяснить чем-то нынешнее состояние порта – запущенного и заброшенного, коль называть вещи своими именами, – так только тем, что вопрос о его дальнейшей судьбе все еще ждал своего решения.

На Сполдинге была рубашка с короткими рукавами: пиджак Балларда он оставил в апартаментах Эжена Леона на Терраса-Верде, 15. Через плечо висела большая сеть, которую он купил здесь же, прямо на улице возле причала. От старой снасти несло гнилью и тухлой рыбой. Но приходилось терпеть, поскольку эта вещь могла бы сослужить ему неплохую службу. В случае необходимости он сумел бы незаметно, не обращая на себя внимания прохожих, прикрыть рыбацкой сетью лицо. И она же позволяла ему чувствовать себя относительно комфортно в окружавшей его обстановке, поскольку он теперь мало чем отличался от здешних обитателей. Дэвид подумал, что если ему доведется когда-либо обучать в «Фэрфаксе» будущих разведчиков, – да упасет его Господь от подобной участи! – то он непременно станет рассказывать им о той огромной роли, которую играет в их работе чувство комфорта, этот психологический фактор исключительно большого значения. Да, это так. Хотя люди, понятно, не одинаковы. Кто-то, приспособившись быстро к новым условиям, чувствует себя в них как рыба в воде, другие же от жизни в непривычной среде непрестанно ощущают дискомфорт.

Дэвид прошел по небольшой улочке до самого ее конца. Последний квартал Очо-Кале замыкался высившимися вдали старыми строениями и пустынными, опоясанными проволокой площадками, которые использовались когда-то для хранения грузов под открытым небом, а теперь поросли высокой травой. На берегу, на огороженном пустыре, разместились два огромных пакгауза. В просвете между ними проглядывал борт стоявшего на якоре траулера. А чуть дальше располагался пирс, уходивший в море на четверть мили, а то и больше. Судя по всему, складские помещения давно уже находились в небрежении.

Сполдинг постоял какое-то время на месте, знакомясь с обстановкой. Квартал производил на него впечатление крохотного, примостившегося где-то на самом краю ойкумены мирка. Людей тут – раз-два и обчелся. Ни улиц, ни строений за рядом теснившихся слева от него неказистых домов. Только голые участки земли да бетонные блоки, укреплявшие берега небольшого канала.

Эту последнюю пядь территории Очо-Кале и в самом деле можно было бы называть краем ойкумены, поскольку она представляла собой полуостров. Пакгаузы, таким образом, не только были заброшены, но и лежали далеко в стороне от кипевших бурной жизнью районов Ла-Боки.

Дэвид переложил сеть с правого плеча на левое. Из одного из близлежащих домов вышли два матроса. На втором этаже того же здания распахнулось окно, и какая-то женщина, осунувшись из него, начала громко бранить мужа, пытаясь выяснить у него, когда тот вернется домой. На небольшой обветшалой веранде замызганной лавчонки сидел на стуле старик с темным лицом индейца. Сквозь оконное стекло, покрытое пылью и сальными пятнами, просматривались силуэты находившихся внутри стариков, которые тянули вино прямо из бутылок. В последнем здании, завершавшем квартал, какая-то проститутка, завидев Дэвида, выставилась из окна на первом этаже и, расстегнув бойко блузку, обнажила большую отвисшую грудь. Затем, не удовольствовавшись этим, стиснула ее несколько раз руками и в заключение направила сосок в сторону Сполдинга.

Очо-Кале и впрямь являл собою затерянный мир. Заброшенный на обочину обитаемой суши.

Приблизившись к старому индейцу, Дэвид поздоровался с ним и шагнул в дверь. От повисшего в воздухе зловония, порожденного комбинацией запахов мочи и гниения, в помещении было трудно дышать. Подобная обстановка не смущала, однако, встреченных тут Дэвидом трех стариков – скорее пьяных, чем трезвых, и возрастом что-то под семьдесят.

Один из них – судя по всему, хозяин – стоял за грубо сколоченным деревянным столом, служившим прилавком. Он уставился в недоумении на клиента, не зная точно, что делать. Сполдинг вынул из кармана банкнот, чем поразил всех троих – и хозяина, и двух остальных, которые тотчас же подошли к нему, – и спросил по-испански владельца лавчонки: