Сделка Райнемана - [142]

Отправленное в Вашингтон заключительное сообщение было предельно кратким, поскольку состояло из двух лишь слов, продиктованных Сполдингом Балларду: "Телеграфируйте: «Тортугас».

Получив эту шифровку, Свенсон сразу смекнет, что Эжен Леон уже подтвердил достоверность технической документации навигационного прибора. И сможет спокойно связаться по радио с одним из банков в Швейцарии, после чего на счета Райнемана поступит обговоренная сумма. Упоминая слово «Тортугас», Дэвид надеялся таким образом дать кому-то понять в Вашингтоне, какие чувства обуревают его в данный момент. Какой гнев испытывает он от сознания того, что на него одного возложили полную ответственность за ход операции, с деталями которой его так и не ознакомили.

Сполдинг начал между тем подумывать о том, что Эрих Райнеман пытается заграбастать значительно больше того, что ему причитается. Если его догадки подтвердятся, то финансисту несдобровать.

Впрочем, Райнеман в любом случае должен быть убран.

Дэвид все яснее осознавал тот факт, что смерть финансиста была заранее предусмотрена самим планом проведения операции. Но это его не смущало. Ликвидация Райнемана стала бы самым легким из всех дел заданием.

Он решил, что при сложившихся обстоятельствах не было уже никакого смысла утаивать от Джин и Бобби Балларда историю с чертежами заветного навигационного прибора. Кенделл без всяких объяснений сбежал из Буэнос-Айреса. Дэвид же знал, что ему в любой момент может понадобиться помощь, но времени на то, чтобы объяснить ситуацию тем, на кого он смог бы при случае рассчитывать, у него может уже и не быть. Тем более, что официальное его прикрытие после внезапного исчезновения бухгалтера стало довольно хлипким.

И поэтому Сполдинг тут же рассказал им обоим как можно подробней и о плане Райнемана, и о функциях, выполняемых Эженом Леоном, и о Генрихе Штольце в роли связного.

Баллард искренне удивился, когда узнал об участии Штольца в тайной операции.

– Надо же, чтобы и он впутался в это дело! Это наивнейший тип... Я хотел сказать, что он один из так называемых «правоверных». Не из тех, кто хотел бы стать пушечным мясом для Гитлера, – он, как мне говорили, начисто отвергает подобные идеи. А из тех, кто верит в Германию. И помнит постоянно и о Версальском мирном договоре, и о репарациях, когда его страна – этот истекавший кровью гигант – была поставлена перед выбором: или выплачивать контрибуции, или окончательно погибнуть, – и о прочих того же рода вещах. Я принимал его за типичнейшего представителя юнкерства...

Дэвид вполуха слушал рассуждения Балларда.

В голове у него уже созрел план дальнейших действии, к осуществлению которого он приступил без четверти девять – сразу же, как только посол прошел к себе в кабинет.

Разговор Сполдинга с Хендерсоном Грэнвиллем был короткий и откровенный. Посол заявил, что не собирается выяснять, с какой именно целью прибыл Дэвид в Буэнос-Айрес, если только, конечно, выполняемое им задание не создаст угрозу дипломатического конфликта. Сполдинг тут же заверил его, что, насколько ему известно, ни о какой угрозе не может быть и речи. Тем более если господин посол и впредь будет стоять в стороне от происходящего. Грэнвилль согласился с ним. И, удовлетворяя просьбу Дэвида, связался с «пещерами», чтобы там тотчас же разыскали досье Франца Альтмюллера и Лэсли Дженнер-Хоуквуд, если, понятно, таковые имеются.

Но таковых не оказалось.

Сполдинг вернулся в кабинет к Джин. Она просматривала только что доставленный из аэропорта список авиапассажиров, прибывающих сегодня в Буэнос-Айрес. Следовавший рейсом 101 самолет, на борту которого находился Эжен Леон, должен прилететь в два часа пополудни.

Приводимые в бумаге сведения об ученом, казалось бы, не содержали ничего необычного. В графе «профессия» стояло «физик». А цель же поездки, говорилось в тексте, заключалась в его участии в «совещаниях по вопросам промышленного развития».

И все же Дэвид был взбешен. Он испытывал чувство гнева по отношению к Уолтеру Кенделлу. Хотя не закрывал глаза и на то, что корень зла, скорее всего, не в бухгалтере, а в незадачливом дилетанте, каким зарекомендовал себя, как казалось ему, бригадный генерал Алан Свенсон. В представленных в авиакомпанию анкетных данных профессиональная принадлежность Леона должна была бы быть обозначена таким довольно расплывчатым понятием, как «ученый». Указать же прямо, что он – физик, – непростительная глупость. Прибытие какого бы то ни было физика в Буэнос-Айрес само по себе подозрительно, и за человеком, выдающим себя за такового, сразу же будет установлена слежка, в которой примут участие и разведслужбы союзных держав. Да, даже они, не говоря уже о других.

Расставшись с Джин, Дэвид отправился в свой кабинет, расположенный «на отшибе», в стороне от остальных служебных помещений, чтобы обдумать все наедине.

Он решил лично встретить Леона в аэропорту. Уолтер Кенделл говорил, что телохранители доставят «немного отшельника» в Сан-Тельмо. При воспоминании о «няньках» Эжена Дэвида охватило предчувствие беды. Нельзя исключать того, что Джонни и Хэл – вроде бы звали их так – доставят Леона прямо к парадным дверям немецкого посольства, сочтя его по ошибке за одну из больниц.