Сделка - [39]

Вторая встреча с Колье должна была пройти по-другому. Она не станет повторением прежних стычек, в которых он вещал, что хотел, а я не мог вставить ни слова из того, что действительно думал. Я решил быть честным, благородным и открытым — и произвести впечатление на Гвен.

Едва переступив порог его дома, я предложил ему прочитать черновик статьи, предлагая тем самым открытую игру. Колье спросил, изменю ли я что-нибудь, если он будет возражать против некоторых формулировок.

Я сказал, что, конечно, нет.

— А зачем тогда ее читать? — пожал плечами Колье.

Все остальное время он общался исключительно с Гвен. Она запомнилась ему; подозреваю, что он не только вспоминал ее, но и имел кое-какие задумки. Эдакое отмщение: я уничтожаю его в печати, он — уводит от меня девчонку.

Гвен сидела между нами, как всегда холодная и спокойная, будто ничего не происходило. Она курила, пила и была погружена в себя. О чем-то размышляла. О чем? Даже замечая подчеркнутое внимание Колье только к ней, она не подавала виду.

Я упорствовал в своем обдуманном прежде намерении, но Колье столь же упрямо игнорировал меня. Я спросил его, точны ли некоторые сведения в статье, — он ответил, да, точны. Затем о некоторых моих выводах он сказал, что все они, как хлопающие на ветру флаги; флагом больше, флагом меньше — какая разница?

Я спросил его, что он имеет в виду.

Он ответил, что мои рассуждения направлены на потребу вкусов определенной части публики. Или, как он их называет, — ритуалистов. Мол, я не пытаюсь изменить чье-либо мнение, не даю факты в их взаимосвязанном противоречии, лишь «греми победы гром» да «ату его, ату». Колье сказал, что в моей статье все предугадываемо. Что я пристрастен в оценках и консервативен во взглядах. Что я потерял способность мыслить, смотреть на мир без шор и что мое о нем мнение сформировалось еще до прихода к нему. Даже те данные из папки-досье, подобранные журналом, были предназначены для строго определенной цели.

— Попробуйте обнаружить хоть одно предложение в статье, — заявил он, — которое удивит редактора.

Я встал.

— Гвен, пойдем! — сказал я.

Она не пошевелилась. Затем отозвалась:

— Я, наверно, останусь здесь.

Затем повернулась к хозяину и спросила:

— Можно?

— Добро пожаловать! — улыбнулся тот.

— Гвен! — повторил я. — Мы уходим.

— Ты слышал, что она сказала? — произнес Колье. — Она остается.

— Она пришла со мной и уйдет со мной! — бросил я ему. — Гвен!

Колье расхохотался.

— Послушай, Ясные Глаза! — сказал он. — Ты когда-нибудь слышал о правах гражданина? О тех самых, о которых ты все время так рьяно печешься? Спроси леди, чего она хочет!

Гвен встала и подошла ко мне.

— Иди, Эдди, — произнесла она. — Я останусь.

Я резко развернулся и зашагал к выходу, хватая по пути плащ, кепку. Пройдя полпути и надев их, я рассвирепел. Скинув плащ и кепку, я вернулся, вбежал в дом и набросился на Колье.

Тот не поверил своим глазам. Затем, будто неимоверная тяжесть свалилась с его плеч, облегченно и даже радостно выдохнул — как я помню этот выдох! — в нем была благодарность, благодарение Господу! И пошел обрабатывать материал — меня.

Я невысок, но в колледже занимался боксом. Если бы мы встретились на ринге и на руках имели килограммовые перчатки, я, наверное, не дал бы себя убить раунд или два. Но этот человек был рейнджером! Его приемы были неведомы мне. Все произошло так быстро, что описать это невозможно. Схватка — ой, схватка ли? — напоминала катастрофу, где события занимают десятые доли секунды. Происшедшее не имело ничего общего с искусством ринга, скорее с разделкой и отбиванием мяса. Мой рот наполнился кровью, хотя он не бил по нему. Из глаз он моментально сотворил пудинг, а нос — сломал. И если бы не вмешалась Гвен, он бы меня прикончил. Она кинулась на него яростной пантерой, кусаясь, царапаясь, обзывая его бранными словами из своего трущобного детства, целя коленками в его гениталии, буквально разорвав его кожу на лице ногтями и едва не выцарапав ему глаза, и оторвала его от меня, крича: «Не смей, подонок! Отойди от него! Клянусь, приду с пистолетом и застрелю тебя!» Обычно таким словам не верят, но, услышав ее, Колье поверил.

Гвен довела меня до машины. Я не видел ее, кровь залила глаза. Колье шел рядом, полуизвиняясь, полуобъясняясь, что все начал не он, а я. Я едва держался на ногах, кровь шла изо рта, носа и уголков глаз одновременно. Гвен прижала меня к себе, укутала своим плащом и велела лечь, — я плюхнулся на заднее сиденье и не шевелился.

Она отвезла меня в Челси, вызвала врача, который всадил укол, и потом я заснул. Проснувшись, я ощутил объятия Гвен и снова заснул, чувствуя ее самоотверженность и бескорыстие.

Проснувшись еще раз, тем же вечером, я понял, что голоден. Я пошел в ванную и оглядел лицо в зеркале. Оно было побито, но я ожидал худшего. Гвен заказала ужин из мексиканского ресторана и две бутылки чилийского вина, хорошо охлажденного. Мы поели, но ни о чем не говорили.

Закончив, мы посидели, молча слушая подвывания ветра на автостоянке с торца отеля. Нам больше некуда было идти.

Зазвонил телефон. Она взяла трубку и сказала: «Меня сейчас нет».