Сделка - [32]

Она глубоко затянулась, посмотрела в потолок и выпустила дым изо рта, так и не вдохнув его в легкие.

— Дорогой, — продолжила она, — увидев эти снимки и осознав, что они значат (она укладывала меня и поправляла постель), я очень, очень рассердилась. Ну как, тебе удобно? Да? Вот и хорошо. Но сейчас я больше не сержусь.

Флоренс прошла в ванную и заговорила оттуда:

— Я не сержусь. Ты нес такую ношу один, без чьей-либо помощи, без совета. Сегодня доктор Лейбман привлек мое внимание именно к этому аспекту. Как видишь, против тебя он ничего не имеет. Более того — он на твоей стороне. И еще я поняла его слова, сказанные несколько месяцев назад: «Представьте, что он болен», — сказал тогда он. Звучит довольно неприятно, но если вложить в него другой смысл… Я хочу, чтобы это слово казалось тебе мягким, выражающим искреннюю заинтересованность в твоей судьбе. Оно в какой-то степени даже ласковое — больной. Ты слышишь, как оно звучит?

Она выглянула из ванной. Улыбнувшись, она стала раздеваться, сказав: «Я хочу помочь тебе».

Ее улыбка не выражала притворства, натянутости или усилия над собой. Она скрылась в ванной, а я подумал, как же надо переломить себя, чтобы после всего увиденного этим утром на фотографиях остаться дружелюбной.

— Это одно из самых опасных заблуждений, — донесся ее голос из ванной, — бытующих среди людей, — считать, что человек может плотски принадлежать только одному человеку в одно и то же время.

Она выглянула из ванной. На ней уже не было одежды. В спальне горела лишь маленькая подсветка, основной свет исходил из ванной. В этом свете Флоренс выглядела… именно так, как хотела бы выглядеть сама.

— Люди, приверженные западной христианской традиции, — сказала она, — упорно верят, что любить можно только одну или одного. Неужели образ жизни твоих предков, более близких к язычеству, честнее выражает жизнь? И наше общество (ее голос заглушил шум хлынувшей из крана воды), исповедуя один образ жизни, на самом деле ведет другой?

Ее голова показалась из-за двери, затем она вышла в просвет и постояла так, ожидая ответа. Я внезапно осознал, как же долго я не видел ее вот так — полностью обнаженной. Избегал из-за некоей труднообъяснимой верности по отношению к Гвен. Флоренс доверчиво улыбнулась мне и скрылась за дверью. А я отметил про себя, что ее груди — давно я их не видел — гораздо больше, чем у Гвен.

— К примеру, — продолжила она, — лежать сегодня в одной постели с тобой я не смогу. Несмотря на твое, отличное от моего, воспитание и социальное происхождение, не думаю, что и ты сможешь. Ты ведь пробовал, но, увы, сам почувствовал, что тебе неудобно. Как-то чужеродно, не так ли? Конечно, я знала, что Ты в эти минуты витаешь где-то далеко. Ты слишком честен, дорогой, чтобы успешно скрывать подобные, очень важные вещи.

Флоренс закрыла воду и вышла из ванной. На ней был ночной халатик, тот самый, что мне очень нравился: ни шнурочков, ни подвязочек, тесемочек и ленточек, ни прочих идиотизмов типа «пожалуйста, развяжи, расстегни меня». Обыкновенная красивая, легкая ткань, неплотно облегающая женское тело. Она подошла ко мне.

— Должна признаться, — сказала она, — что оба, и Артур Хьюгтон, и доктор Лейбман, настоятельно советовали, один как юрист, другой как врач, чтобы я ни в коем случае не спала с тобой в одной комнате. Даже в одном доме. Ерунда, ответила я, ведь он же человек. И он все еще мой муж. Не мне судить, хуже это или лучше. Но, прости меня (она села на софу), сегодня я не смогу находиться к тебе ближе, чем сейчас.

Она легла на софе. Мы помолчали. Потом она заплакала. Еле слышно, Флоренс тактична даже в мелочах. Ее боль, как оно и должно было статься, все-таки вышла наружу.

— Флоренс! — позвал я.

— Не обращай внимания, дорогой, — всхлипнула она. — Я никак не могу решить, что мне делать. Наверно, надо ждать, пока ты сам решишь… выберешь… Время не имеет значения. И еще я подумала, что, в конце концов, я тоже человек и что мне тоже нужна обыкновенная теплота. По снимкам, хотя они и вульгарны, я поняла, что у тебя были очень близкие отношения с этой бродяжкой, — извини, дорогой, я не хотела, — но я буду ждать, сколько потребуется. Я постараюсь. Я обещаю тебе, что буду. Кстати, каким образом вы ухитрились проявить пленку и напечатать такие фотографии?

— У нее есть темная комната, — солгал я. Флоренс начала бы волноваться, узнав, что «пляж» видели другие люди.

— У кого?

— У Гвен.

Наступила тишина. Спустя минуту я услышал приглушенные рыдания. Как же трудно ей было не нарушать в этих условиях кодекс чести, насколько достойны восхищения ее усилия не нарушить его! Она плакала одна, на софе, и в ее плаче было столько неутоленного желания, столько зова…

Все к тому и шло. Уверен, что она и в мыслях не имела вернуть меня в супружеское ложе. Но желание женщины и эти чертовы усилия вести себя благородно с точки зрения общества и всех наших западных традиций не могли не вызвать отклика во мне. Любой мужчина, обладающий сердцем, не выдержал бы и откликнулся на такой сильный и чистый зов. Из ее глаз по дороге слез уходила надежда.

Потом, когда мы уже неподвижно лежали вместе, она спросила: «Эванс, что с нами будет?» А я ответил: «Дорогая, все будет хорошо». И я говорил искренне.