Сделка - [2]

Казан подкупающе лиричен во всех своих произведениях, но его грусть начинается и заканчивается протестом — редко встречаемое сочетание. Огонь и лед, другими словами. Ныне признанный мэтр, революционер в молодости, основоположник «хулиганства в абсолюте», Жан-Люк Годар, тогда еще совсем неоперившийся журналист, готовя себя к взлету в кино, отметил казановскую «неперсональность» и «отсутствие стиля, которое выдает напыщенное презрение к искусству со стороны автора». Как знать, не оказались ли эти слова пророческими, учитывая заявление Казана начала 60-х годов, что «В любом случае театр кончился. Скучно и архаично, более туда не хожу!». Он окончательно ушел при жизни из искусства, испробовав по ступеням все: игру, режиссуру театра и кино, клише печатных слов.

В середине 40-х годов в Европе гремел итальянский неореализм, за океаном — казановский «напыщенный имперсонализм». В 1945 году Америка взахлеб рыдала на просмотре «Дерева, растущего в Бруклине». До сих пор некоторые критики считают этот фильм лучшим в творчестве Казана. Есть и сайты в Интернете, посвященные лишь ЭТОМУ фильму. Есть и бесчисленное множество книг, посвященных лишь ЭТОМУ фильму. В России его, к сожалению, знают лишь специалисты кино. Жаль.

В результате Казан получил первого из целой череды своих Оскаров.

Расцвет американской мелодрамы и киномюзиклов не трогал мастера, он ставил отстраненные фильмы, отстраненные от «мечты», а не от жизни во всей ее суете, надрыве, полноте, неоднозначности. И не отступал от своих принципов До конца всей карьеры.

Конец сороковых и начало пятидесятых ознаменовались выходом целой серии фильмов Казана, в которых один за одним появлялись будущие кумиры Америки. И именно фильмы Казана делали их таковыми. Марлон Брандо в 1951 году, до этого игравший главную роль в спектакле по пьесе Т. Уильямса «Трамвай „Желание“» в студии Казана, был взят им на главную роль в экранизации этой пьесы вместе с Вивьен Ли. Фурор.

1952 год, «Да здравствует Сапата!» — Марлон Брандо, Энтони Куин.

1954 год, «В доках» — Марлон Брандо и премия Оскар.

Между выходом фильма «Да здравствует Сапата!» и «В доках» случилось то, за что Казана до сих пор не может простить широкая американская «левая» общественность.

«Комиссия по расследованию неамериканской деятельности» (обратите внимание на приставку в слове «неамериканской» — вовсе не «антиамериканской», как нас долго кормили советские идеологи, ухватившиеся за неправильный перевод!) постановила, что все значимые деятели культуры Америки должны быть приглашены на специальные слушания по вопросам сопричастности к коммунистическому движению. Комиссия была общественная, никаких юридических полномочий не имела и могла лишь вынести общественное порицание тем, кто имел смелость в те времена поддерживать коммунизм. Или, по крайней мере, ему сочувствовать. Америка в лице председателя Комиссии, небезызвестного сенатора Маккарти, подвергла остракизму многих людей. Чаплин, к примеру, на заседание не явился вовсе и, оскорбленный, иммигрировал из Америки. Многие отказались участвовать в расследованиях, хотя от них требовалось по нынешним временам немногое — всего лишь назвать поименно тех, кто был членом компартии США. Назвать, без репрессий и преследований, назвать и заклеймить позором. Назвать не анонимно, а на заседаниях Комиссии, которые транслировались по радио на всю страну.

Еще тогда советская пропаганда (да и сейчас — постсоветская) сделала все, чтобы у людей сложилось впечатление, что выступившие на Комиссии и назвавшие имена знакомых им членов компартии — обыкновенные «стукачи». Именно так сложилась ситуация и с Казаном.

На первый вызов на Комиссию он ответил отказом, но признал, что какое-то время, когда работал в Груп-театре, действительно был членом компартии, но покинул ее, «не переваривая комми». Он отрицал обвинения в том, что Груп-театр был «передовой» организацией и что три режиссера театра были коммунистами. Нью-йоркский конгрессмен Бернард Керни пытался надавить на него и заставить сообщить комитету, кто же в театре был коммунистом; Казан отказался.

Посоветовавшись с другом, драматургом Артуром Миллером, который сам был в натянутых отношениях с властью, потому что категорически не поддерживал принятый после войны правительством США «план Маршалла» и политики в Корее, Казан понял, что тот не будет возражать, если он кое-что расскажет. Прозвучала даже мысль, высказанная в воспоминаниях обоих, что «все равно кто-нибудь другой сдал бы этих людей!». Вдобавок Казан к тому времени был ярым антикоммунистом и не скрывал этого. Финальная мысль, предшествующая собственно выступлению на комитете, была следующая: «С какой стати мне прекращать свою карьеру в кино ради нескольких имен. К тому же защищая чуждые мне идеи!..» Он уже был готов к этому морально.

Затем, когда его прямо предупредили, что неявка на Комиссию вызовет осложнения в его творческой судьбе (а попросту — что он лишится работы режиссера), выбора не оставалось. Тем более что в коммунизме он разочаровался давно и никаких принципиальных возражений относительно выступления против «империи зла» даже таким необычным способом не видел.