Сципион. Том 1 - [274]

Многие легаты не приняли точку зрения проконсула. Слишком уж отчаянный шаг предлагал совершить полководец, противоречащий нормам традиционного мышления и военной науки, предписывающей всегда тщательно заботиться о тыловом обеспечении. Некоторые офицеры не вполне верили в то, что Сципион правильно разгадал намерения соперника, а те, которые верили, полагали целесообразным использовать его догадку по-иному и благополучно отступить в освоенный край на побережье, вместо того чтобы, как они говорили, «самим лезть в раскрытую пасть хищника». Однако все их аргументы и советы могли позволить лишь уберечься от Ганнибала, но не победить его. Это понимали и сами легаты, потому свои возражения они большей частью оставили при себе и не перечили Сципиону. А Публий, хотя и видел скрытую оппозицию, перед лицом наступающего дня посчитал недопустимыми дальнейшие разговоры и приказал готовиться к выступлению из лагеря.

Часть обоза римляне отправили на базу под Утикой и, оставив продовольствия только на несколько дней, в течение которых должна была решиться судьба войны, налегке устремились в глубь материка.

Публий, с изысканной грацией восседая на разукрашенном коне, сновал вдоль колонны, радуя солдат удалым видом и бодрящим словом. «Резвее шаг! — покрикивал он. — Настигнем Пунийца прежде, чем его похитит у нас Клавдий Нерон, который, да будет вам известно, уже отчалил из Остии и гонится за нами и нашей славой!» Сципион всячески стремился увлечь войско затеянным предприятием и с этой целью устроил соревнование между подразделениями на четкость исполнения походных команд и организованность строя. Причем, заботясь о настроении солдат, он, естественно, в еще большей степени уделял внимание офицерам и, контролируя марш войска, поочередно подъезжал ко всем легатам, чтобы в индивидуальной беседе, каждого по-особому, убедить в правильности принятого образа действий. Наедине с Публием они откровенно высказывали свои опасения, говорили то, что, страшась упреков в трусости, не могли сказать на общем совете, и, раскрываясь, допускали его к себе в душу, а уж этим-то он умел пользоваться. В конце концов настойчивые усилия Сципиона увенчались успехом, и к вечеру уже все легаты были заражены азартом борьбы и страстью к победе; из подчиненных он вновь сделал единомышленников.

К исходу этого дня Ганнибал прибыл в западную Заму, но почти не приблизился к цели: отсечь римлян от Нумидии — так как те неожиданно для него отклонились в сторону. Наверное, он провел не менее тревожную ночь, чем накануне Сципион. Но, как бы там ни было, утром карфагеняне, стараясь упредить противника, свернули к юго-западу и вступили на путь по той самой гипотенузе, которую определил им римский полководец.

Римляне на рассвете откорректировали свой маршрут с учетом погрешностей карты, а также — последних достижений Ганнибала и Масиниссы и с прежним энтузиазмом устремились вперед, словно вздумали насквозь пронизать дикую Ливию.

Весь день продолжалась скрытая заочная гонка соперников, в которой Ганнибал, обладающий более громоздким и менее закаленным в общей массе войском, с неизбежностью начал отставать.

Противники достигли пределов пунийской державы. Природа здесь почти не изведала рук человека и лишь периодически платила дань кочевникам. Через какую-то сотню миль по их курсу начинались солончаки, а далее простирались пески, доступные только караванам гетулов. Пустыня уже предупреждала о себе тяжким, знойным дыханьем и, посыпая людей тонким слоем незримых по отдельности песчинок, словно бы одевала их в желтый саван, готовя к жертвоприношению. Окружающий пейзаж удручал однообразием. Повсюду вздымались бурые, почти лишенные растительности холмы. Роль деревьев здесь выполняли кусты, а вместо травы кое-где торчали пыльные пучки бурьяна. Зеленый цвет был напрочь изжит отсюда летними месяцами. Поселения встречались все реже, да и те, что попадались на пути, имели убогий, почти безжизненный вид, представляя собою кучки приземистых глиняных мазанок, между которыми в лужах пыли голышом барахтались чумазые дети.

Но зато само войско римлян, как, надо думать, и пунийское, вдруг сделалось средоточием местной жизнедеятельности, поскольку со всей округи к нему собрались насекомые и птицы. Разноцветные мухи яростно атаковали солдат, нанося порой чувствительные уколы, причем, в случае насильственной смерти, некоторые из них растекались по телу ядом и мстили победителям болезненными язвами. Ливийские проводники посоветовали римлянам не трогать этих опасных существ и пытаться аккуратно стряхивать или сдувать их с кожи. А над головами легионеров носились вороны и саркастически каркали, наблюдая мушиный бой. Птичья стая увеличивалась с каждым часом и, заполоняя ясное небо, сгущалась, как туча. Однако пока еще это пищащее, жужжащее и каркающее воинство больше развлекало людей, чем вызывало их досаду. Но на следующий день воздушная орда разрослась до невероятных размеров и стала оказывать удручающее воздействие на солдат.

При первых признаках зари воронье взвилось в едва посветлевшие небеса, сделав их снова черными, и подняло омерзительный крик. А когда сумрак стал рассеиваться, обнаружилось, что в полку стервятников прибыло, и помимо воронов появились грифы, невозмутимо сидящие на увядших кустах, а также — прямо на земле и со зловещим вниманием присматривающиеся к людям. Убедившись, что все воины, слуги и животные пока еще живы и, очнувшись от сна, поднялись на ноги, похоронная команда воспарила вверх. При этом вороны и прочая мелочь с истошными воплями шарахнулись в стороны, заняв фланги и тыл птичьего войска. В таком порядке эта стая и следовала за легионами, терпеливо дожидаясь своего часа, ибо даже птичьими мозгами разумела, что там, где происходит большое скопление людей, массовая смерть неизбежна.