Сципион. Том 1 - [255]

Софонисба спокойно, плавным красивым движеньем передала яд служанке, и та, растворив камешек в чаше с лучшим греческим вином, поднесли янтарного цвета напиток царице.

Масинисса безотчетно рванулся к ней, но в этот момент центурион и два его солдата вбежали в помещение, намереваясь предотвратить самосуд. Они не понимали пунийского языка, на котором проходил диалог, но догадались о значении происходящего по голосам участников действа, исполненным особой экспрессии и торжественности. Их появление ускорило события. Софонисба быстро, одним глотком опустошила чашу и, бросив ее к ногам потрясенного Масиниссы, возлегла на ложе. Все присутствующие замерли в стремительных позах, в которых их застал поступок царицы, и неотрывно следили за умирающей.

Софонисба, не шелохнувшись, перенесла легкую тошноту и головокружение, но, когда почувствовала приближение смерти, аккуратно поправила локоны и, несколько поджав ноги, приняла, по возможности, более изящную позу, в тайне даже от самой себя надеясь, что позже сюда войдет красивый светлоглазый мужчина, дабы потешить любопытство созерцанием усопшей. Так, во второй и в последний раз в ней истинным образом проговорилась женщина.

Сципиону немедленно доложили о случившемся. Он первым делом спросил, где Масинисса. Узнав, что тот пассивно скорбит в своей палатке под надзором негласной стражи, Публий потер гудящую от бессонницы и перенапряжения голову и погрузился в раздумье.

«Скончался лучший воин Карфагена», — произнес он, спустя некоторое время, и, воздержавшись от дальнейших комментариев, отдал распоряжения относительно похорон карфагенянки. Вначале Сципион хотел передать тело патриотки ее согражданам, но потом, догадавшись, что в благодарность за добрый поступок пунийцы не упустят возможности превратить погребальный ритуал в пропагандистский акт, направленный против римлян, решил обойтись собственными силами. При совершении обряда, по его мнению, следовало главным образом соблюсти приличия и меру, не слишком акцентировать внимание на этом событии, но и не замалчивать его, воздать хвалу доблести необычной женщины, чтобы принизить в глазах своих солдат и союзников пунийских мужчин, но и не слишком превозносить ее, дабы не сотворить из нее героя на радость врагам. Свидетелям смерти Софонисбы он приказал не распространяться о роли Масиниссы в этом деле и на все вопросы отвечать уклончиво.

Дав необходимые указания по части похорон, Сципион уделил сколько-то времени текущей лагерной жизни, занимаясь лишь самыми неотложными задачами, после чего снова обратился помыслами к Масиниссе. Он переоделся в простую тунику, накинул сверху небольшой плащ и в одиночку, без ликторов и прислуги, отправился в палатку легата.

Масинисса не сразу оторвался от горестных раздумий, и Публий довольно долго стоял перед ним, прежде чем тот взглянул на полководца и поднялся ему навстречу для приветствия. Усадив нумидийца обратно, Сципион сел рядом с ним на ложе и по возможности мягко сказал, что не следовало исправлять один проступок другим, безумство — лечить безумством, давнюю скорбь — новой. Масинисса не ответил и лишь сильнее стиснул виски ладонями. Он смотрел в пол невидящими глазами и слегка покачивался в такт струящейся в нем мелодии печали.

Теперь Масинисса уже не вскакивал при первом замечании, не кричал, не размахивал руками, бравируя гневом. Потрясенный и изумленный всем, что ему довелось увидеть, услышать и узнать в последние дни, он приобщился к величию истинного страдания, каковое не изливается во внешних эмоциональных проявленьях, а, проникая в глубины внутреннего мира, вступает в единоборство непосредственно с душою и в этой борьбе воспитывает характер.

Сципион тоже умолк, но остался с товарищем. Так они и провели рядом в безмолвии несколько часов, ни разу не взглянув друг на друга. Только Масинисса сидел с поникшей головой, согбенный, а Сципион — распрямившись. Постепенно спина Масиниссы тоже разогнулась. Заметив это, Публий встал, внимательно посмотрел в глаза другу, обнял его и возвратился в свою ставку.

Вечером римляне произвели захоронение останков Софонисбы при стечении довольно большого количества народа из близлежащих поселений. Все было выдержано в торжественных тонах. Покойная удостоилась и похвальных речей, произнесенных как римлянами, так и пунийцами, и щедрого жертвоприношения. К ночи дело было кончено, и вечно спешащая, неугомонная действительность сдала все бурные страсти, клокотавшие несколько дней вокруг карфагенянки, в архив прошлого, а сама нетерпеливо устремила взор в будущее.

9

Утром, сразу после завтрака, в лагере заиграли рожки, призывая воинов на главную площадь. Вскоре вокруг трибунала зазвучал гомон тысяч голосов. Тогда на возвышение поднялся проконсул и сообщил, что нынешнее собрание будет посвящено подведению итогов военной кампании в Нумидии. Подождав, пока в толпе не улеглось возбуждение, Сципион начал речь. Он рассказал о боевых действиях под началом Гая Лелия и Масиниссы и, признав их вполне успешными, поблагодарил всех участников этого похода. Затем проконсул обрисовал новую политическую ситуацию в Африке, сложившуюся после покорения главного союзника карфагенян, и изложил свои взгляды на последующее устройство дел в Ливии. Тут он вывел перед войском Масиниссу, объявил его царем обеих Нумидий и другом римского народа. По знаку полководца, ликторы внесли на трибунал сундук и, извлекая из него одну за другой дорогие вещи, стали подавать их Сципиону, а тот торжественно вручал эти дары несчастному и счастливому одновременно нумидийцу: курульное кресло, жезл из слоновой кости, золотой венок и пурпурные тунику с тогой, расшитые узорами из пальмовых ветвей. Проконсул объяснил Масиниссе, что все эти предметы, кроме немалой материальной стоимости, имеют гораздо большую ценность как символы славы, ибо являются атрибутами триумфатора, и как знаки расположения и признания их обладателя Римской республикой. Показывая солдатам завернутого в роскошные ткани и разукрашенного золотом Масиниссу, Сципион облачил его еще и в узорчатую мантию риторических красот и похвал в посвященной ему речи. При этом он подчеркнул, что подобного внимания и доверия римского народа прежде не удостаивался никто из иноземцев. «Причем, это — завидная честь не только для иностранцев, — с улыбкой, негромко, обращаясь непосредственно к Масиниссе, сказал Публий, — я и сам еще ничего такого не имею». Закончив фейерверк комплиментов, Сципион отошел несколько назад и демонстративно воззрился на только что возведенного в высокий сан царя, выразительно указуя на него толпе. По людскому морю пошли шумные волны восторга, разбиваясь бисером у ног героя дня. Этот громогласный оглушающий крик ласкал уши воина нежнее чувственного шепота красавицы, и Масинисса, вначале лишь волевым усилием, стыдясь своей тоски пред тысячами глаз, сохранявший солидность, теперь, вобрав в себя ликованье этих самых глаз, напитал им иссушенную душу и в самом деле воспрял духом. Эмоциональное единенье с искрящимися жизненной силой людьми вдохнуло жизнь и в его изможденную оболочку, бушующая энергия масс и его зарядила жаждой деятельности.