Сципион. Том 1 - [221]

Взбодрив легионеров, Сципион обошел раненых и по возможности поднял им дух, а заодно проконтролировал качество санитарной службы.

В последующий период римляне с размеренной неспешностью продолжали возведение осадных укреплений, нагнетая у противника ощущение неотвратимости поражения. Сципион решил дожидаться удобного случая для нападения на город и овладеть им только с минимальными потерями.

2

Приближалась зима, и следовало воспользоваться затишьем в боевых действиях, чтобы должным образом подготовиться к ней. Сципион облюбовал в трех милях от Утики глубоко выступающий в море обрывистый мыс, ступив на который, один из легатов воскликнул в восхищении: «Да здесь можно построить второй Карфаген!» В этом, чрезвычайно удобном с военной точки зрения месте, хорошо защищенном от возможных нападений горной грядой со стороны суши и крутыми берегами по большей части периметра — с моря, началось строительство зимнего лагеря.

В то же время Сципион разослал в ближайшие провинции письма с просьбами о доставке продовольствия, оружия и одежды для армии. Поторопиться с обеспечением запасов впрок Публия заставило известие о том, что в Карфагене заканчивается подготовка мощного флота, посредством которого пунийцы намерены лишить его связи с Европой. На этот клич сразу отозвались верные соратники: Марк Помпоний из Сицилии и испанские пропреторы, получившие в свое время власть именно благодаря Сципиону. На удивление солидное обеспечение было доставлено из Сардинии от претора Тиберия Клавдия Нерона, никогда не питавшего симпатии к Публию. Однако теперь, когда Сципион вступил с войском в Африку, он представлял уже не свои личные или партийные, а государственные интересы. Его дело стало общим для всех римлян, и большинство политических противников, поняв это, действовало соответствующим образом.

В конце осени Газдрубал с наспех скомплектованной армией выступил в направлении лагеря Сципиона, но остановился в значительном отдалении от римлян, явно опасаясь грозного соперника, слишком хорошо знакомого ему по войне в Испании. Численно карфагеняне не уступали римлянам, но качественно были подготовлены хуже. Не имели пунийцы и психологической стойкости, так как полководец не внушал им доверия, будучи несколько раз разбит Сципионом на другом театре войны. Однако, несмотря на подпорченную в Испании репутацию, Газдрубал, сын Гизгона, все же оставался вторым по силе полководцем в своем Отечестве после Ганнибала и, кроме него, Карфагену некого было противопоставить Сципиону. Пока что Газдрубал здорово поработал в плане организации сопротивления врагу и на дипломатическом фронте. Он сумел укрепить Карфаген, внушить уверенность осажденной Утике, завладеть могущественным союзником и, наконец, навербовать толпу наемников, из которых к весне можно было бы создать настоящее войско.

Вскоре и Сифакс с огромными силами в пятьдесят тысяч пехоты и десять тысяч конницы пустился в путь. Неусыпными трудами Газдрубала и его дочери симпатия к Сципиону оказалась вытравленной из сердца нумидийца. Но по мере продвижения вперед Цирта, нынешняя столица Сифакса, с обворожительной карфагенянкой на обширном ложе оставалась все дальше, а Сципион становился все ближе, и царь приходил в смущение. В его памяти с каждым днем отчетливее прорисовывалось широкое добродушное, одухотворенное живым умом лицо римлянина, вспоминались все подробности пиршества в Сиге, расставание на пирсе и приглашение посетить Рим. Великое впечатление произвел тогда Публий на Сифакса. Римлянин был для него человеком из другого мира, ничуть не похожим ни на полудиких ливийцев, вечно покорно склоненных пред царем, ни на корыстных карфагенян, всегда, как в бреду, твердящих о наживе, о чем бы ни шла речь: о торговле, войне или любви. В тот вечер нумидиец словно слетал в небеса и узрел общество счастливых богов, не знающих ни власти тиранов, ни тирании богатства, смотрящих со своих высот широко и вольготно, в едином взоре охватывая всю землю. И вот теперь он, Сифакс, некогда друг представителя этой необычайной греко-римской цивилизации, вел толпы варваров, чтобы уничтожить его!

Сифакс стал лагерем неподалеку от Сципиона и несколько дней выжидал, пребывая в бездействии. Римляне тем временем перебазировались в зимний лагерь, где они могли чувствовать себя уверенно, как в неприступной крепости. При этом с Утики осада снята не была. Римляне контролировали подходы к городу, и если бы войско Газдрубала или Сифакса попыталось прорвать блокаду, то атакой из своего лагеря Сципион загнал бы противника в ловушку между осадными сооружениями, на что он в некоторой степени и рассчитывал. Но Газдрубал ничего не хотел предпринимать в этом году с недостаточно обученным войском, да и вряд ли столь опытный полководец поддался бы на подобную хитрость. А Сифакса вновь стали одолевать миротворческие настроения и, загипнотизированный величиной собственной армии, он возмечтал примирить Рим и Карфаген, сыграв роль арбитра в их споре. Так что пока все три войска, затаившись, напряженно присматривались друг к другу.

В лагере римлян было тревожно. Как бы ни верили воины Сципиона в себя и своего полководца, все же сознание трехкратного численного перевеса врага бросало на их лица угрюмую тень. Только сам Публий выказывал явное презрение к противникам, может быть, под влиянием обиды за козни одного из них и измену другого. Так, когда ему посоветовали внезапно напасть на нумидийцев, пока они не готовы к бою, он воскликнул: «Как? Нам предстоит сражаться с Ганнибалом, а вы предлагаете затупить мечи об эту ораву варваров!» А относительно Газдрубала он не то в шутку, не то всерьез говорил, что того ему уже и вовсе стыдно бить. Однако, несмотря на непривычно резкие в его устах отзывы о Сифаксе, Публий все же с надеждой ждал вестей от царя. В поведении нумидийца он чувствовал неуверенность, сомнение, угадывал намерение вступить в переговоры. Но проявить инициативу, чтобы поторопить африканца, Сципион не мог. Шансы на успех давало только осознание Сифаксом своей вины, а потому римлянин должен был выдерживать позу обиженного. Конечно, на столь зыбком основании невозможно строить дипломатические отношения, но чувство вины Публий стремился использовать лишь как затравку, посредством которой потом мог бы заманить Сифакса в более прочные сети, связанные из нитей убеждений и расчета.