Сципион. Том 1 - [186]

Мы же, наоборот, на подъеме. Радуясь нашим победам, мы едва успеваем переводить мысленный взор из Италии в Сицилию, из Сицилии — в Сардинию, оттуда — в Македонию, потом — в Испанию и наконец снова в Италию. Римляне переполнены праведным гневом к захватчикам и победоносно шествуют по миру, очищая его от пунийцев. Остановить этот наступательный шквал наших легионов равносильно команде к отступлению у распахнутых ворот вражеского лагеря, переполненного побросавшими оружие беглецами. Слишком много благоприятных обстоятельств сложилось ныне воедино. История не сможет повторить столь выгодную для нас ситуацию. Преступным малодушием будет упустить такой дар судьбы! Боги могут избрать вместо нас, римлян, более расторопных героев!

Итак, наступление на Африку необходимо, более того, неизбежно, и предпринять его следует именно теперь! Но, может быть, такое дело целесообразно передать другому полководцу? Возможно, я не подхожу для такой роли?

В целях всестороннего охвата рассматриваемой темы, я должен высказаться и в этой части. Но вы понимаете, отцы-сенаторы, сколь трудно мне говорить по такому вопросу. Однако дело важнее скромности, а правда выше щепетильности. Буду краток и обращусь к фактам. Пусть они характеризуют меня, а не я сам.

Полководец, отправляющийся в Африку, не может быть новичком. Я три года сражался с пунийцами как военный трибун и пять лет — как полководец.

Полководец, отправляющийся в Африку, должен иметь опыт ведения войны в далекой стране без расчета на помощь других войск и военачальников. Я воевал в Испании против превосходящих сил противника и выиграл эту кампанию, не потерпев ни одного поражения.

Полководец, отправляющийся в Африку, должен быть готов к любым неожиданностям. Я за время испанского похода, по признанию самого Фабия Максима, познал, кроме всего прочего, и измену союзников, и даже бунт собственных солдат, но сумел преодолеть эти трудности.

Полководец, отправляющийся в Африку, должен иметь авторитет у солдат. Меня воины после первого же сражения провозгласили императором и пришли за мною в Италию в надежде на триумф.

Наконец, такой полководец должен суметь завязать отношения с варварами и склонить их на свою сторону. Мне удалось сделать союзниками народа римского всех испанцев, включая и местных финикийцев, а также — царей обеих нумидийских стран.

Конечно, неплохо, если бы при всем том я одновременно был бы еще и Фабием Максимом, и Клавдием Марцеллом, располагал бы и их опытом, их талантами, но, увы, природа никогда не дает всего одному человеку и тем самым обязывает его жить в тесном сообществе с другими людьми.

Добавлю еще, что, поскольку достойный муж Публий Лициний Красс как Великий понтифик не может покинуть пределы Италии, то в ожидании нового кандидата на роль вождя африканской кампании придется потерять год. А время дорого, в подтверждение достаточно вспомнить, как Ганнибал, упустив несколько месяцев после «Канн», проиграл и всю войну.

Все говорит, отцы-сенаторы, что именно мне и именно теперь надлежит взять на себя ответственность за судьбу государства. Так распорядился и народ, избрав меня консулом на этот решающий год. Сознавая важность и сложность предстоящего дела, я, готовившийся к нему всю сознательную жизнь, возьмусь за него с надеждой на богов и верой в силу Отечества, если и вы, отцы-сенаторы, посчитаете меня достойным такой чести и такого труда».

Сципион достиг своей цели. Речь явно увлекла сенаторов, преодолев их изначальное предубеждение. Его слушали внимательно. Сейчас же, когда зал бурлил, переваривая его слова, он пристально всматривался в лицо Фабия. Весь облик старика выражал непреклонность, глаза сверкали злобой. Радость Публия померкла, но его подбородок дрогнул и упрямо выдался вперед. «Ну, Фабий, восставая против меня и теперь, ты восстаешь против Рима, ты становишься оборотнем. И все же я заставлю тебя радоваться моим победам!» — мысленно воскликнул Сципион.

По обсуждаемому вопросу все было ясно, и никто больше не решился высказываться вразрез Сципиону. Лишь по настоянию неукротимого Фабия один из его приспешников внес поправку в формулировку постановления, по существу ничего не меняющую для Сципиона. Она гласила, что консул, назначенный в Сицилию, может переправиться с войском в Африку, если того, по его мнению, потребуют интересы государства. Таким образом, эта корректировка усугубляла ответственность Сципиона и частично освобождала от нее сенат, но Публий и не помышлял о том, чтобы укрываться за именем сената или народа; при любом исходе дела он готов был держать ответ за результаты африканской кампании лично, потому и не стал возражать против такой добавки к формуле сенатского решения. Началось голосование. Большинство сенаторов приняло сторону Сципиона, возле Фабия, который, конечно же, был против Сципионова предложения, несмотря на все внесенные в него поправки, собралась примерно четвертая часть сената.

Публий добился своего и тут вдруг ему стало страшно. Впервые его испугали опасности предстоящего похода, сулящего Риму грандиозную победу в случае успеха и великие несчастья при неудаче. Но перед мысленным взором предстали картины каннского побоища и «Долины Костей», и страх растворился в ослепляющем сиянии гнева.