Считаные дни - [60]

Она сидит в своей комнате, положив на колени ноутбук. Уже поздно, Юна на работе, в доме тишина, у них почти всегда тихо. Когда они отдыхали в Лас-Пальмасе на Пасху в прошлом году, в соседней квартире жила женщина из Норвегии со своими сыновьями. Двумя озорными белобрысыми мальчуганами лет восьми-десяти. По вечерам она сидела на балконе и переговаривалась с Юной через разделявшее их низенькое ограждение. Лежа в своей кровати в спальне, Люкке слышала их разговоры, приглушенный смех, звон бокалов. И однажды вечером та женщина сказала: «Бывает так здорово куда-то выбраться, просто побыть втроем, без этих бесконечных друзей моих детей, которые постоянно звонят в дверь и просят мальчиков выйти поиграть». А Юна ответила: «Ох, и не говорите, мне это тоже не очень-то нравится». Но это было вранье, ведь никто и никогда не звонил в их дверь.

Однако тишина сегодняшнего вечера была совсем другой, желанным, осознанным выбором, потому что Кайя сказала «да» и они наконец встретятся, теперь Люкке должна составить план, сделать все как надо.

Это случилось в первой половине дня, еще до десяти. Она сидела в библиотеке за компьютером и читала про «Зеленые ботинки». Все уже ушли в раздевалку, таков был уговор: когда у остальных физкультура, она может посидеть в библиотеке, и в этом смысле выгода от гипса была очевидна. «Сложный перелом запястья, сломана ладьевидная кость, — объявил врач в больнице, — но это ерунда по сравнению с „Зелеными ботинками“». И вот о нем-то она сидела и читала — неопознанный безымянный альпинист, лежащий на склоне Эвереста, и лежит он там уже больше двадцати лет, хорошо заметный под уступом скалы, вмороженный в землю, как вечный опознавательный знак на обочине дороги. Красная стеганая куртка и синие брюки, почти как Айлан, но «Зеленые ботинки» нельзя было вытащить после его гибели — невозможно было поднять и вынести тело оттуда, слишком опасно, слишком дорого, те, кто погибает на самых высоких вершинах, должны там и оставаться, открытая могила на высоте восемь тысяч метров, вечный холод не дает человеку исчезнуть, не позволяет останкам разлагаться, разве что происходит медленное усыхание, выступают кости, да еще ботинки, в которые по-прежнему обуты его ноги, — те самые зеленые ботинки, за которые его так прозвали.

Она сидела за компьютером и читала про «Зеленые ботинки», но на самом деле ждала сообщения от Кайи, она ждала его с того самого момента, когда отправила ей СМС два дня назад. Правда, ответ пришел, через полчаса Кайя отозвалась: «Ты кто?» И Люкке ответила: «Узнаешь, когда встретимся». После этого сообщений больше не было. И тогда она послала третье СМС: «Ты не пожалеешь!» И сразу после того, как нажала «отправить», поняла, что допустила ошибку — сообщение могло показаться слишком настойчивым, — и послала вдогонку четвертое — обычный смайлик, желтая мордашка, подмигивающая одним глазом, но и это было ошибкой — создавалось впечатление, что все не всерьез. Вместо всего этого ей следовало бы написать письмо — от руки, круглым девчачьим почерком — и отправить по почте; Кайя бы поняла, что нет никакой опасности, что оно не от мужчины и никто не собирается ее одурачить, но теперь уже было слишком поздно.

Там, за дверью, кто-то стоял и смеялся. Ватага парней из десятого, они пытались сражаться пластиковыми бутылками с водой. Люкке свернула картинку с «Зелеными ботинками» и посмотрела на окно. Вот там, за тем широким столом у окна, она сидела весной и читала о своем отце, о Финляндии и обо всех войнах, и о финском сису. Как же она обрадовалась, когда отыскала это слово — «сису». Такая внутренняя сила духа, которая присуща всем финнам, мужество и отвага; разумеется, в ней сису выхолостилось — ведь она была только на четверть финкой, но кое-что все же осталось, таинственная и незримая сила, которая делала ее непобедимой. Вот так она размышляла, когда в один из первых дней после летних каникул Малин и остальные подошли и попросили ее взобраться с ними на крышу. Они тогда уже перешли в девятый класс, и Люкке подумала, что теперь что-то изменится к лучшему. И вот Малин и все они — там были еще мальчики из десятого — сказали, что хотят что-то показать ей на крыше спортзала. Она не испугалась даже тогда, когда оказалась там, наверху, она подумала — финское сису. Они ее не толкают. Она сама пятится, Малин приближается к ней и говорит: «Я остановлюсь, когда ты сама скажешь „стоп“». Но она молчит. Малин подходит все ближе, дышит в лицо, один из парней из десятого — тот, с каштановыми волосами, вскидывает руку и говорит: «Малин, ну в конце концов, что ты делаешь!» Но Малин не останавливается. «Просто скажи „стоп“», — говорит она, но Люкке не раскрывает рта ни на самом краешке крыши, ни уже в воздухе, ни потом, упав прямо на свежий черный асфальт. «Внутри финна — сису-сила». Невыносимая саднящая боль в коленях, полоска темно-красной крови на ноге, напоминает одну из множества царапин, которые она получила, когда училась кататься на велосипеде, и Юна стонала нетерпеливо: «Но господи боже мой, ты хоть чуть-чуть можешь держать равновесие?» Когда она поднимается, первое, что обнаруживает, — рука. Безжизненно висящая правая рука, согнутая под неестественным углом прямо от локтя, и Люкке впервые падает в обморок. Уже позже дворник, который ее обнаружил, сказал, что она была там одна. Никто не видел, как она упала, пояснил он. А Юна, стремглав примчавшаяся в отделение неотложной помощи, все еще в белой рубашке, в которой она ходит на работу: «Ради бога, Люкке, что тебе понадобилось на крыше?»