Считаные дни - [55]

Шрифт
Интервал

Его руки снова обхватывают руль, выпирающие костяшки, крупные и бледные. Лив Карин внезапно приходит в голову, как она учила Кайю считать дни в каждом месяце с помощью костяшек пальцев, и восторг, который охватил девочку, особенно когда нужно было перепрыгивать с одной руки на другую — от июля к августу, две костяшки одна за другой — два месяца подряд, в которых насчитывалось по тридцать одному дню, она совсем позабыла об этом — как Кайя день за днем ходила, сжав ладони в кулаки, и то, с каким энтузиазмом она демонстрировала свое умение всем, кто встречался на ее пути. Почему-то именно теперь Лив Карин вспомнила это так отчетливо и то, какой безмятежной и счастливой была Кайя.

— Дочка ленсмана, — говорит Магнар, — еще того, старого ленсмана. Или дочка и дочка…

Он едва заметно выдыхает через нос и снова быстро оглядывается на нее.

— Она понятия не имеет ни о чем, — продолжает Магнар. — Анне-Лине Викорен позвонила мне за пару недель до ее рождения и рассказала, что те выходные не прошли бесследно. Она хотела, чтобы я знал, но больше ей ничего не было нужно — ни денег, ни чего-то еще. Они с мужем так давно пытались и уже почти отчаялись, и я подумал, что это же замечательно — если родится долгожданный ребенок.

Дорога стелется перед ними ровной полосой, они взобрались на самую вершину горы, Лив Карин может разглядеть въезд в тоннель — его разинутую мрачную пасть.

— Это ничего не меняет, — замечает Магнар. — Ты ведь понимаешь, что от этого ничего не изменится.

Лив Карин поворачивается к нему и встречает взгляд его карих глаз, и видит теперь, что внутри этих глаз страх — как она отреагирует, или, может, это из-за Кайи. Они могли бы разделить этот страх, но теперь уже слишком поздно, в ее душе уже ничего не дрогнет.

— Будь так добр, останови машину, — говорит она.

— Да ладно тебе, — бросает Магнар.

— Я серьезно, меня тошнит, мне надо подышать.

Он сворачивает с дороги, принимает влево и заезжает на парковку прямо перед тоннелем, в пасхальные праздники и в хорошую погоду тут многолюдно, теперь же не видно ни одной машины. Магнар дергает рычаг ручного тормоза, он не глушит мотор и бросает быстрый взгляд на Лив Карин.

— Вот только не надо из этого делать драму, — предупреждает он.

— Драму, — усмехается Лив Карин. — А что, ты боишься драмы?

Вряд ли он ждал, что она засмеется, да и сама она к этому не готова, но смех рвется из нее наружу, и она не узнаёт тон собственного голоса. Магнар отворачивается в темноту и отчуждение, а потом звонит телефон.


Она держит его в руках вот уже почти семь часов. Носит его так, словно это свеча, ее путеводная нить в будущее. Вдобавок к двум сдержанным эсэмэскам, которые она отправила, — в них она коротко и без извинений просила Кайю позвонить домой, Лив Карин также написала дочери о том, что любит ее. «Я люблю тебя, моя девочка», — набрала она и тут же удалила. «Я знаю, что у тебя нет любви, которой ты могла бы со мной поделиться, и обещаю, что никогда не потребую от тебя ничего подобного, просто будь добра, дай о себе знать». Этим она и занималась в последние часы — писала и снова стирала; мобильный телефон разогрелся, стал влажным от пота, выступившего на ее ладонях, и теперь, когда он наконец звонит, Лив Карин оказывается совершенно не готовой к этому звуку, и она вздрагивает; телефон выскальзывает из руки, пролетает между коленей и падает в сумку, звонок не умолкает, и она дрожащими руками перерывает содержимое сумки и с такой силой нажимает на кнопку, что включается режим громкой связи.

— Да, — произносит Лив Карин на вдохе, хватая ртом воздух.

Магнар не сводит с нее взгляд, и она так отчетливо видит страх в его открытом лице, и теперь его уже легко прочитать. Магнар выключает двигатель и наклоняется ближе к телефону, хотя голос квартирной хозяйки звучит достаточно громко.

Хозяйка начинает с извинений. Объясняет, что была на читательском вечере — встреча с местным писателем в библиотеке, стихи, основанные на фактах из истории здешних мест, поясняет она, рассказ о деталях поэтического вечера никак не закончится, — потом еще была книжная распродажа и угощение.

— И знаете, мой мобильный телефон, — щебечет квартирная хозяйка, — он остался дома на кухонном столе.

Она тихо посмеивается над своей забывчивостью.

— Кайя, — перебивает ее Лив Карин. — Она пропала.

— Что? — переспрашивает хозяйка. — Когда пропала?

— В понедельник, — отвечает Лив Карин и снова чувствует, насколько правдивым и в то же время нереальным становится все произнесенное вслух.

— Да быть не может! — восклицает хозяйка. — Я только вчера ее видела.

— Вчера? — переспрашивает Лив Карин.

— Да и только что, — продолжает хозяйка, — я буквально только что с ней разговаривала, мы с ней столкнулись около пяти часов, я как раз собиралась в библиотеку, а она заходила в квартиру и ела чипсы.

— Вы уверены? — переспрашивает Лив Карин. — Может, вы ее спутали с какой-то другой девушкой?

— Ну, дорогуша, — голос квартирной хозяйки звучит почти обиженно, — что я, Кайю не знаю?

— Точно?

— На ней еще был свитер, который вы связали.

— Какой свитер?

— Светло-голубой с темными полосками, я его похвалила, а она сказала, что это вы его связали. Я даже припоминаю, что попросила ее взять у вас схему вязания, там такие чудесные детали на канте и еще пуговички на горловине, вы не помните, осталась у вас где-нибудь схема?


Рекомендуем почитать
Пёсья матерь

Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.


Найденные ветви

После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.


Манчестерский дневник

Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.


Воображаемые жизни Джеймса Понеке

Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.


Дневник инвалида

Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.


Разве это проблема?

Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.