Считаные дни - [53]

За окном автомобиля смеркается. Лив Карин смотрит на мужа украдкой и думает: «Когда мы стали одной из тех пар, которым нечего друг другу сказать?» Складки на лбу, взгляд сосредоточен на дороге, и она не понимает, что он сейчас чувствует. Раздражение из-за того, что она, в сущности, заставила его поехать с ней, или страх, ведь ему тоже может быть страшно? Магнар крепче сжимает руль, бледные крупные костяшки пальцев, шрам на тыльной стороне руки, оставшийся после того случая с собакой, которую пришлось усыпить. Двадцать три года прошло с тех пор, как они поженились, и что же такое она полюбила? Чего она так страстно желала, что в конце концов получила, что в нем было такого, без чего она не представляла своей жизни? Обогреватель тихо гудит. Легкий туман обволакивает лобовое стекло, а от ворот старой каменной церкви идет жена Уле Йохана с немецкой овчаркой на поводке. Чтобы не здороваться, Лив Карин склоняется к сумке, стоящей на полу между ее ног, и бесцельно копается в ней, прежде чем извлекает первую попавшуюся вещь — крем для рук, а когда она снова выпрямляется, в зеркале заднего вида едва можно разглядеть, как овчарка виляет хвостом. Уле Йохан с женой подобрали пса в коммуне Фёрде в прошлом году, и Уле Йохан был необычайно воодушевлен; в течение многих дней во время перемен в учительской он передавал из рук в руки свой мобильный телефон, где хранилось бессчетное множество нечетких фотографий, короткие видео со щенком, который спал или грыз пластмассовую игрушку. Невозможно, чтобы кому-то это было интересно, разве что одержимым собачникам или большим любителям животных. Йорун, стоя в очереди перед кофеваркой, пробормотала что-то насчет того, что все они такие — те, у кого нет детей. В ее тоне сквозили снисходительные нотки, и Лив Карин сделала вид, что не расслышала, хотя она и сама думала примерно так же.

Лив Карин быстро наносит на руки крем, и по салону машины распространяется аромат ванили. Магнар принюхивается и морщит нос, не отрывая взгляд от дороги. Лив Карин думает о родителях, чей ребенок погиб во время теракта 22 июля, — она читала интервью с ними, они говорили о том, как сильно сблизила их потеря. Отец признался, что это произошло не само по себе, они знают случаи, когда бывало и обратное, когда горе не объединило людей, а, напротив, увеличило пропасть в отношениях. «Для нас решающим стало то, что нужно идти дальше, — добавила мать, — что мы хотим остаться вместе».

На повороте к лыжному центру вниз с горы им навстречу едет полицейский автомобиль. Лив Карин выпрямляет спину, ледяные когти страха впиваются еще сильнее, она так ясно представляет себе, как машина сигналит фарами и останавливается на обочине, ленсман или просто полицейский из другого округа выходит со скорбным лицом, а потом говорит, что произошло нечто непоправимое, что нельзя выразить словами. Но Эвен Стедье, а именно он сидит за рулем, просто поднимает левую руку в знак приветствия, его форменная фуражка лежит на приборной доске. «Супружество длиной в двадцать три года, — думает Лив Карин, — двадцать три года — это же половина моей жизни». Когда они подъезжают к Стуресвингену, Магнар снижает скорость. В ясные дни это местечко привлекает массу туристов, вид отсюда открывается прямо на поселок, фьорд и горы позади, и если погода хорошая, можно разглядеть окрестности вплоть до ледника Юстедалсбреен. Капли дождя ударяют в лобовое стекло со стороны Лив Карин, она видит это совершенно отчетливо — как они падают на стекло и разбиваются вдребезги; обогреватель работает слабо, гонит влажный душный воздух, в салоне почти невозможно дышать, Лив Карин нервно ерзает на сиденье, ремень сдавливает грудь, не дает двигаться, и она произносит:

— Ты просто обязан что-то сказать.

Магнар осторожно сдерживает машину на крутом повороте, медленный маневр на первой передаче.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает он.

— Что так не может продолжаться.

— Как так?

— Ты что, не заметил, что мы не разговариваем друг с другом, наша дочь, может быть, пропала, а нам с тобой и сказать друг другу нечего.

— Ох, ради бога, — ворчит Магнар.

— Ради бога, — передразнивает его Лив Карин, — ничего не нашел сказать получше?

Магнар глубоко вздыхает и говорит:

— Ты правда думаешь, что сейчас самое время?

— Не знаю, я вообще не понимаю, что думаешь ты, когда, по-твоему, «самое время».

Громкий голос, срывающийся на крик, который она ненавидит и который сразу лишает ее всякого доверия, и он его тоже ненавидит, и теперь он делает то, что обычно: снова уходит в себя.

— Ну, давай же, давай, — уже кричит она, — ты же должен сказать хоть что-то?

И теперь она ведет себя ровно так, как поклялась самой себе никогда не вести, — отвратительно цепляется, истерит, она ударяет Магнара по руке, не может остановиться, в этом душном пространстве нечем дышать, и еще эта леденящая тишина, ей хочется хватать каждый камень — вот как она себя ощущает, перевернуть их, вырыть из-под них все грязное и изъеденное червями, что скрыто от глаз под гниющей поверхностью земли.

— Да ради бога, — шипит Магнар, он отдергивает руку, пальцы бьются о потолок.