Счастливый Феликс - [15]

– Вы тут аккуратней, – сказал, удаляясь.

В тот вечер она не пошла на лекции. Слонялась по городу, заходила в кафе, потом опять бесцельно бродила по улицам. Почти все прохожие были в болоньевых плащах, весенний ветер надувал плащ, и Аське хотелось взлететь над крышами, как воздушный шар. Она вспоминала, какие необычные у него руки, видела гибкие смуглые пальцы с редкой черной порослью на нижней фаланге. И как он неожиданно улыбнулся: всегда сомкнутый рот раздвинулся, сверкнули зубы. Дикий зверь из породы кошачьих, грациозный и непонятный. Опасный: то ли укусит, то ли прильнет и приласкается. От этой мысли Аську бросало в жар, словно она почувствовала прикосновение бороды – колючая? мягкая? Зажмуривалась и мотала головой, чтобы не думать о нем, а ветер охлаждал горящее лицо, и хорошо бы, если б он унес это смятение, как подхватил и гонит вдоль парапета чей-то легкий шарф… И думать надо было о надвигающейся сессии, поэтому Аська таскала с собой толстый учебник. Садилась на скамейку, раскрывала страшное в своей непонятности уравнение Шредингера и сидела не двигаясь, а ветер торопливо перелистывал страницы.

…Хорошо бы встретить его случайно – ведь может же одинокий тридцатилетний мужчина гулять по набережной? Конечно, может. «Ася? – удивится он. – Что вы читаете так сосредоточенно?» – «К сессии готовлюсь», – бросит она небрежно и посмотрит коротко затуманенным наукой взглядом, потому что совсем не посмотреть будет невежливо. Глаза у него темные-темные, чуть раскосые; опасные глаза, лучше не всматриваться… Что будет дальше? Наверное, скажет свое «всех благ» – и пойдет дальше. Никто так не прощается, только он; каких «благ» желает, непонятно. Впрочем, все может обернуться иначе. Например, пригласит в кафе, заговорит об одиночестве, и выйдут они из кафе, когда уже стемнеет, он возьмет ее под руку… Потом, через несколько лет, они будут вспоминать этот день, и смеяться, и радоваться, что все так удачно сложилось, потому что… потому что первым родится мальчик, а через год – девочка, и Глеб – милый, родной Глеб – будет приходить с работы и подхватывать детей на руки, но сначала поцелует ее… Снова бросало в жар, и не было этому конца.

Аська потеряла всякую способность соображать. Мать, обычно сосредоточенная на своей мигрени, заволновалась, начала задавать глупые, беспомощные вопросы, но Аська сослалась на сессию, на вопросы рычала и огрызалась, и мать отстала, на всякий случай обидевшись. А недавно горделиво призналась по телефону подруге: «Асенька сама не своя перед экзаменами, вся на нервах!»

Аська была вся в любви – глупой, глухой и безнадежной. По утрам она с трепетом разбирала почту, ликуя при виде стопки или хотя бы тощей пачечки конвертов, адресованных технологическому отделу.

В один из майских дней она появилась у технологов, как всегда, в конце дня и замерла на пороге. Столы были сдвинуты к окнам, на них громоздились бутылки с вином, стаканы и торт, а Галка-секретарша ставила в вазу тюльпаны. «У кого день рождения?» – шепотом спросила Аська, но к ней подскочил румяный лысый толстяк: «Асенька, вот как вовремя! Не отпущу, не отпущу: у нас тут сабантуй!»

Якова Ароновича провожали на пенсию. «Мне на лекцию надо», – нерешительно промямлила Аська, но краем глаза успела заметить знакомый стол и смуглую руку со стаканом, отчего и факультет, и сессия отодвинулись так же далеко, как и сам Шредингер, автор непонятного уравнения. Виновник торжества протянул ей стакан с красным вином и приобнял за плечи: «Асенька, красавица моя, как же я без тебя и без почты твоей жить буду?»

Чей-то женский голос крикнул: «Я ревную, Яков Ароныч!» Раздался смех. От смущения Аська выпила вино, словно сок. Другая женщина спросила кокетливо: «Яша, вы только Асю любите или вообще рыжих?» Аська стояла напротив Якова Ароновича, потому что могла видеть, как худая рука подносит к бороде стакан, а дальше можно было гадать, как это вино не проливается, по усам не течет, а в рот попадает, что за чушь в голову лезет.

Он аккуратно поставил стакан и поднял глаза на Аську. Та сидела рядом с Яковом Ароновичем, который тихо и серьезно спросил: «Что я буду делать на пенсии, вот в чем вопрос. А, Асенька?» – «Тогда, может, не надо? Не уходите?..» – нерешительно предложила она. «Я бы не уходил, так ведь меня ушли….» – непонятно усмехнулся старик. Помолчал, а потом продолжил: «А ты, Асенька, баб не слушай: завидуют. Чем рыжей, тем дорожей; запомни».

– Галочка, торт! – наперебой кричали женщины. – Давайте торт резать!

– Хотите вина? – послышался рядом знакомый низкий голос.

Он мог предложить кефир, яд или нектар – Аська согласилась бы не колеблясь. Он лил медленно, но смотрел не на вино, а на Аську, однако же бутылку отвел, когда стакан наполнился.

– Н-ну, – шевельнул усом, – выпьем за здоровье нашего славного Якова Ароновича!

И первым поднес ко рту вино, а потом повернулся и мягко, бесшумно двинулся… не к выходу, нет, с облегчением выдохнула Аська, – к телефону. Черная борода слегка шевелилась, когда он говорил что-то в трубку, но Аське вдруг стало спокойно и как-то уютно. Милый Яков Ароныч, он такой славный старикан! И тетки, которые хохочут над тортом и облизывают то нож, то пальцы, тоже милые. Захотелось присесть тут же, за пустым столом, открыть учебник – и все должно в голове уложиться само собой. Ей совали блюдце с тортом, однако на креме прилип чей-то волос, и Аська помотала головой: «Спасибо, не хочу». – «Смотри, закосеешь, – предупредила Галка, – съешь кусочек». Зазвучала музыка. Стало понятно, зачем сдвинули столы, потому что Яков Аронович, еще более румяный, повел в танце смеющуюся блондинку, со старомодной бережностью обнимая ее за талию. Галка танцевала с начальником отдела; еще несколько пар вышли на середину. «А где Глеб? Глеба никто не видел?» – женщина повернулась к Аське. «Курить пошел», – ответил кто-то.