Счастливый Феликс - [14]

Шрифт
Интервал

И закрыла шкаф.


Муж уходил на работу раньше всех, а 8-го особенно торопился: «Мне поручено купить цветы». Дочка была в ванной. «Любимой мамочке от Алисы», – прочитала Алла. Рядом лежал небольшой сверток в папиросной бумаге; развернула. Полная безвкусица! Где она взяла этот ширпотреб и зачем?.. И открытка не лучше: сирень и розы, все бордовое, как борщ; бред сивой кобылы…

– Тебе нравится? – Алиска сияла от счастья.

Не улыбнуться было невозможно. Какой же она еще ребенок.

– Спасибо, очень!

– Ты сегодня наденешь их, правда?

– Конечно, – соврала Алла. – Где ты достала такую прелесть?

Девочка не поняла иронии.

– Секрет! – выкрикнула радостно. – Давай, я тебе застегну, там замок хитрый.

Алла обреченно наклонила голову. Перед людьми в этом кошмаре не появишься – надо будет снять.

Кошмар приятно холодил шею, напоминая о необходимости как-то от него избавиться, а потом бусы согрелись, и Алла забыла о них. Сдала пальто в гардероб, глянула на часы, а вот в зеркало смотреть уже было некогда, так и вбежала в свой сектор. Села – и сразу зазвонил телефон, рабочий день начался. Только в полдень, когда люди потянулись в столовую, Алла тоже встала. Надо сегодня же позвонить в ателье, подумала она. Не одна я такая умная.

– Специально на праздник надела? – поинтересовалась сотрудница, с которой они встретились в дверях столовой.

– В смысле? – подняла брови Алла, но та бесцеремонным пальцем уже подцепила бусы, будь они неладны. – Очень эффектно. Нет, правда; откуда такая красота?

Никакой иронии – самый искренний интерес. Притворяется?..

Женщина и не думала притворяться. Они принялись за обед, и та продолжала расхваливать бусы.

– Муж подарил? – спросила с затаенной завистью. – Или фамильная драгоценность?

Алла чуть не расхохоталась. Эту фамильную драгоценность моя пятиклассница дочка купила в нашем галантерейном. Однако можно разыграть эту курицу. Что я теряю, раз уже не сняла вовремя? Потом вместе посмеемся.

Взяла вилку и равнодушно пожала плечами.

– Муж норку на пальто подарил, – ответила, прожевав. – А это… я не хотела афишировать, но вещь действительно старинная, глаз у тебя наметанный. Прабабка моя носила.

– Рубины? – глаза женщины вдохновенно загорелись.

– Ну зачем, – Алла опустила глаза, – рубины – дешевка. Это уральские гранаты.

Отодвинула тарелку и поморщилась:

– Из чего они делают эти биточки? Сорок копеек, а сплошной хлеб.

– Я беру бефстроганов, – ответила сотрудница, не отводя взгляда от бус. – Всего сорок восемь копеек, зато натуральное мясо.

Азорские острова

В самом захудалом НИИ 60-х годов непременно имелся секретарь – вернее, секретарша, вооруженная пишущей машинкой, дыроколом и прочей снастью, необходимой для делопроизводства. Секретарша размещалась в приемной, рядом с директорской дверью.

НИИПТ, что бы это ни значило, был не таким уж захудалым, если секретариату полагался штатный курьер. Это оказалось очень кстати для Аськи.

Пожилой кадровик окинул критическим взглядом ее щуплую фигуру, спросил паспорт. «Учитесь?» – «Да, в университете». – «Заочница будете?» – «На вечернем».

В обязанности курьера входила сортировка почты и развоз конвертов и пакетов по городу, в разных местах которого были рассеяны филиалы, отделы и лаборатории НИИ.

Вначале Аська металась по городу, как кошка на пожаре, но месяца через полтора приспособилась комплектовать почту таким образом, чтобы ездить с минимальным количеством пересадок.

Технологический отдел находился в самом центре, неподалеку от Аськиного факультета, поэтому поездка туда завершала ее рабочий день.

У нового технолога была необычная фамилия Очерет и внешность испанского гранда: треугольная бородка с усами, смуглость, впалые щеки. Неторопливо протягивал руку за почтой, гудел низким голосом: «Благодарю». Все остальные говорили: «Спасибо, Асенька!» Но то другие, а то – вот этот, с необычной фамилией и сам необычный.

Секретарша главного технолога сказала, что «гранду» тридцать один год, зовут Глебом. Добавила, что новенький не женат и «все наши бабы дико втрескались в него».

– А чего в нем особенного, скажи? – возмущенно добавила, чуть покраснев.

– Абсолютно ничего, – согласилась Аська.

В самом деле: ничего особенного. Ну борода; подумаешь! Ему подошел бы такой воротник, как на обложке «Дон Кихота». Шариковая ручка легко двигалась по странице тетради, выводя ровный хоровод восьмерок – точь-в-точь сервантесовский воротник в сечении, а над ним лицо в усах и бородке. Спохватившись, Аська перевернула страницу и начала переписывать с доски формулу.

Следующая неделя началась неинтересно: почты для технологов не было. Несколько дней на работе и лекциях прошли в маете, но технология, к счастью, не стояла на месте, потому что вскоре радостная Аська взлетала по знакомой лестнице, сжимая в руке пачку конвертов. Один из них был адресован «ст. инж. Г. Очерету». «Я очерет, ты очерет, он, она, оно очерет», – крутилась в Аськиной голове веселая ерунда, пока она неслась по коридору. Впереди появился «испанец». Он шел медленно и бесшумно, как ходят коты, и каждый шаг был упругим.

– Для меня что-то есть? – прогудел низко.

Аська так волновалась, что выронила конверты. Нагнулась одновременно с Очеретом и тупо смотрела, как он быстро собирает почту своими ловкими смуглыми руками. Встал упруго и, взяв Аську за локти, поднял с пола, совершенно пунцовую.


Еще от автора Елена Александровна Катишонок
Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Свет в окне

Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.


Когда уходит человек

На заре 30-х годов молодой коммерсант покупает новый дом и занимает одну из квартир. В другие вселяются офицер, красавица-артистка, два врача, антиквар, русский князь-эмигрант, учитель гимназии, нотариус… У каждого свои радости и печали, свои тайны, свой голос. В это многоголосье органично вплетается голос самого дома, а судьбы людей неожиданно и странно переплетаются, когда в маленькую республику входят советские танки, а через год — фашистские. За страшный короткий год одни жильцы пополнили ряды зэков, другие должны переселиться в гетто; третьим удается спастись ценой рискованных авантюр.


Джек, который построил дом

Действие новой семейной саги Елены Катишонок начинается в привычном автору городе, откуда простирается в разные уголки мира. Новый Свет – новый век – и попытки героев найти своё место здесь. В семье каждый решает эту задачу, замкнутый в своём одиночестве. Один погружён в работу, другой в прошлое; эмиграция не только сплачивает, но и разобщает. Когда люди расстаются, сохраняются и бережно поддерживаются только подлинные дружбы. Ян Богорад в новой стране старается «найти себя, не потеряв себя». Он приходит в гости к новому приятелю и находит… свою судьбу.


Порядок слов

«Поэзии Елены Катишонок свойственны удивительные сочетания. Странное соседство бытовой детали, сказочных мотивов, театрализованных образов, детского фольклора. Соединение причудливой ассоциативности и строгой архитектоники стиха, точного глазомера. И – что самое ценное – сдержанная, чуть приправленная иронией интонация и трагизм высокой лирики. Что такое поэзия, как не новый “порядок слов”, рождающийся из известного – пройденного, прочитанного и прожитого нами? Чем более ценен каждому из нас собственный жизненный и читательский опыт, тем более соблазна в этом новом “порядке” – новом дыхании стиха» (Ольга Славина)


Рекомендуем почитать
Кисмет

«Кто лучше знает тебя: приложение в смартфоне или ты сама?» Анна так сильно сомневается в себе, а заодно и в своем бойфренде — хотя тот уже решился сделать ей предложение! — что предпочитает переложить ответственность за свою жизнь на электронную сваху «Кисмет», обещающую подбор идеальной пары. И с этого момента все идет наперекосяк…


После запятой

Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.


До того, как она встретила меня

«Женщина с прошлым» и муж, внешне готовый ВСЕ ПРОСТИТЬ, но в реальности МЕДЛЕННО СХОДЯЩИЙ С УМА от ревности…Габриэле д'Аннунцио делал из этого мелодрамы.Уильям Фолкнер — ШЕДЕВРЫ трагедии.А под острым, насмешливым пером Джулиана Барнса это превращается в злой и озорной ЧЕРНЫЙ ЮМОР!Ревность устарела?Ревность отдает патологией?Такова НОВАЯ МОРАЛЬ!Или — НЕТ?..


Ночь исполнения желаний

Шестеро друзей — сотрудники колл-центра крупной компании.Обычные парни и девушки современной Индии — страны, где традиции прошлого самым причудливым образом смешиваются с реалиями XXI века.Обычное ночное дежурство — унылое, нескончаемое.Но в эту ночь произойдет что-то невероятное…Раздастся звонок, который раз и навсегда изменит судьбы всех шестерых героев и превратит их скучную жизнь в необыкновенное приключение.Кто же позвонит?И что он скажет?..


Выкидыш

Перед вами настоящая человеческая драма, драма потери иллюзий, убеждений, казалось, столь ясных жизненных целей. Книга написана в жанре внутреннего репортажа, основанного на реальных событиях, повествование о том, как реальный персонаж, профессиональный журналист, вместе с семьей пытался эмигрировать из России, и что из этого получилось…


С «поляроидом» в аду: Как получают МБА

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Травля

«Травля» — это история о том, что цинизм и ирония — вовсе не универсальная броня. Герои романа — ровесники и современники автора. Музыканты, футболисты, журналисты, политтехнологи… Им не повезло с эпохой. Они остро ощущают убегающую молодость, может быть, поэтому их диалоги так отрывочны и закодированы, а их любовь не предполагает продолжения... «Травля — цепная реакция, которая постоянно идет в нашем обществе, какие бы годы ни были на дворе. Реакцию эту остановить невозможно: в романе есть вставной фрагмент антиутопии, которая выглядит как притча на все времена — в ней, как вы догадываетесь, тоже травят».


Эффект Ребиндера

Этот роман – «собранье пестрых глав», где каждая глава названа строкой из Пушкина и являет собой самостоятельный рассказ об одном из героев. А героев в романе немало – одаренный музыкант послевоенного времени, «милый бабник», и невзрачная примерная школьница середины 50-х, в душе которой горят невидимые миру страсти – зависть, ревность, запретная любовь; детдомовский парень, физик-атомщик, сын репрессированного комиссара и деревенская «погорелица», свидетельница ГУЛАГа, и многие, многие другие. Частные истории разрастаются в картину российской истории XX века, но роман не историческое полотно, а скорее многоплановая семейная сага, и чем дальше развивается повествование, тем более сплетаются судьбы героев вокруг загадочной семьи Катениных, потомков «того самого Катенина», друга Пушкина.


Время обнимать

Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)