Счастливый билет - [9]

Внезапно бомбежка прекратилась, и в это самое мгновение в переднюю дверь постучал Том.

Никто из членов семьи не пользовался этой дверью. В любое другое, более безопасное время Том тоже вошел бы через черный ход. Ключа от входной двери у него не было.

Секундой раньше или секундой позже они бы просто не расслышали его стука.

Тони открыл дверь, чтобы впустить отца, и Том тяжело протопал по коридору в кухню. Налет напугал его до полусмерти, и он, уже изрядно выпив, готов был наброситься на жену с кулаками, если она хотя бы косо посмотрит на него. Вдруг бомбы стали сыпаться вокруг, как конфетти. Одна из них упала совсем рядом с домом, и входную дверь сорвало взрывной волной с петель, после чего она пролетела через прихожую и рассыпалась на куски от удара о лестницу.

Дети смотрели на обломки двери и старались представить себе, что это — их отец. Он чудом избежал смерти.

Том хвастался случившимся еще много недель спустя:

— Вот как Господь хранит преданных рабов своих!

Он даже сходил на две мессы: в воскресенье утром и вечером, вознеся страстную хвалу Господу за свое спасение.

Его дети, вспомнив, как во время совместных ежевечерних молитв мать упрашивала Всевышнего наставить их отца на стезю добродетели, спрашивали себя, уж не внял ли Он их молитвам. В последующие годы они не раз пожалели о том, что молились столь усердно и Господь услышал их и что по коридору пролетела и разбилась на куски всего лишь входная дверь, а не их папаша.

Утром растерянные родители, за юбки и штаны которых цеплялись плачущие дети, сидели у дымящихся развалин своих домов. Многие пожилые люди наотрез отказывались уходить от кирпичей и каменной крошки, которая стала столь же неотъемлемой их частью, как плоть и кровь. Они рылись в ядовитом дыму, откапывая разбитые воспоминания о своей прежней жизни, свадебные подарки, сломанную мебель и обгоревшие фотографии.

На развалинах бесчинствовали мародеры, словно были уверены в том, что сумеют улизнуть с награбленным, хотя их преследовали, если замечали. В Биркенхеде[2] разъяренные жители до смерти забили камнями молодую женщину, карманы которой были набиты шеффилдскими столовыми приборами — подарком на чью-то серебряную свадьбу.

Дети по-прежнему ходили на занятия, но школа О’Брайенов, вследствие опасной близости к докам, была закрыта, и их перевели в учебное заведение в другом районе, за несколько миль от старой школы. Теперь они учились всего лишь полдня. Дети смеялись и улюлюкали до самых ворот, а потом бездельничали в ожидании воздушной тревоги, потому что власти распорядились, чтобы при первых же звуках сирены они неслись со всех ног к ближайшему укрытию, будь то школа или дом. Где бы им ни случалось находиться в тот момент, они бежали домой, свистя и смеясь как можно громче.

Многих детей эвакуировали в такие безопасные районы, как Саутпорт[3] или Рочдейл[4], но Китти О’Брайен не верила, что кто-либо из тамошних жителей захочет приютить у себя девятерых, а в скором времени и десятерых детей — она снова была беременна, — и еще ей не хотелось разлучаться с ними. По ночам ей снились кошмары, в которых ее убивали, а ее осиротевшие дети рассеивались по всему Ланкаширу, чтобы более никогда не встретиться вновь.

— Если кто-нибудь из нас должен умереть, — сказала она себе, — то пусть мы погибнем все вместе.

А дети были счастливы. Не только ее малыши, а вообще все дети, посреди всеобщего горя и разрушений. Несмотря на войну и бомбежку, нищету и голод, измученных матерей и пьяных отцов, в них, казалось, била ключом неиссякаемая энергия, которая позволяла не замечать убогости их существования.

Дети пели по дороге в школу и обратно. На игровых площадках они хором горланили: «Апельсины и лимоны, выводят колокола Святого Климента»[5]. Они носились как угорелые по улицам и затягивали «Плывет, плывет кораблик на запад, на восток», проскальзывая в темные и вонючие ходы, которые вели в серые и душные утробы бомбоубежищ.

Том О’Брайен нашел паб, владелец которого игнорировал распоряжения властей о необходимости закрываться при объявлении о начале налета и принимался выгонять посетителей только после сигнала об окончании воздушной тревоги, так что Том ни разу не побывал в бомбоубежище вместе с семьей.

Вот почему получилось так, что его жена и дети без него ранним утром в канун Рождества вернулись в дом номер два на Чосер-стрит и с радостью убедились в том, что дом их по-прежнему стоит на месте. Раздался громкий вздох облегчения, когда Китти отперла дверь и все семейство гуськом вошло в кухню, расположенную в задней части дома.

В эту ночь в бомбоубежище ввалилась пьяная компания, не дававшая никому заснуть своими хриплыми воплями и шумными песнями. Если бы дети спали, то Китти, пожалуй, предпочла бы остаться в убежище до утра, но, заслышав отбой воздушной тревоги, она решила оттуда уйти. В ту ночь об отдыхе можно было лишь мечтать, и не только из-за пьяниц, но и потому, что никогда еще город не обстреливали столь ожесточенно. Бомбы сыпались с небес градом, и несколько часов подряд убежище стонало и вздрагивало от взрывов.

— Тише, тише, все хорошо, — то и дело успокаивала Китти малышей, а старших детей гладила по голове, стараясь вселить в них уверенность в благополучном исходе.