— Который час? — сонно прошептала она.
— Спи, если только ты не передумала и не решила пойти с нами пострелять. — Мужчина тихонько засмеялся, когда Тоуни скорчила премилую гримаску. — Вряд ли. Что ты там говорила насчет того, что не хочешь убивать пушистых птичек, малышка?
— Это не мое, — согласилась она, тут же вспомнив, как расстроился Сэм Коултер, когда она столь эмоционально описала куропаток.
— А обедать ты с нами пойдешь?
— Понятия не имею. Я буду с Катриной. Она что-то говорила о спа-салоне.
— Тебе понравится.
— Ненавижу все это прихорашивание. Скука смертная. Если бы я тут была одна, я бы каталась на лошадях или отправилась в поход…
— Ты умеешь ездить верхом? — Наварр даже не попытался скрыть прозвучавшее в его голосе удивление.
Тоуни кивнула, пристально глядя на него:
— Мои бабушка с дедушкой жили рядом со школой верховой езды. И я там работала летом, ухаживала за лошадьми.
Наварр присел на ее половину кровати:
— Можешь сегодня перед ужином позвонить бабушке.
— Спасибо. — На ее губах появилась очаровательная улыбка.
Наварр указательным пальцем провел по тыльной стороне ее ладони.
— Я подумал и решил, что, наверное, захочу продлить наше с тобой сотрудничество.
Тоуни нахмурилась:
— В смысле?
— Когда наша сделка будет завершена, я, возможно, захочу продолжать с тобой видеться.
По выражению его лица ничего невозможно было понять, и Тоуни подавила вдруг вспыхнувшую в ней надежду, которая ясно свидетельствовала о ее собственных чувствах.
— Наши свидания ни к чему не приведут. У нас нет будущего, — ровным тоном сказала она.
— Когда я не могу не думать о женщине, у этого всегда есть будущее, ma petite.
— Но это будущее тянется лишь до ближайшей встречи в постели.
— А разве не все романы начинаются одинаково? — возразил Наварр.
Он был прав, но ей снова захотелось его ударить. Тоуни не хотела так страстно его желать. Это задевало ее гордость и ум. И тут же она представила себе, как она лежит на кровати, а он раздевается и вот-вот к ней присоединится. У нее в голове все смешалось. Где-то глубоко внутри ее засело желание, которое лихорадочно искало выхода. Ее мозг пытался найти ответ, что будет с их отношениями после того, как она это желание удовлетворит. А вот телу ее было все равно.
— Сегодня ночью, малышка… я хочу сделать тебя своей. Ты не пожалеешь, — промурлыкал Наварр, кончиками пальцев обводя ее полные губы, посылая горячие волны во все тайные уголки ее тела.
А она беспомощно представляла себе, как его губы прижимаются к ее губам, думала о его умелых руках, о его сильном мощном теле. Тоуни даже вздохнуть не могла от волнения.
* * *
Мужчины отправились на охоту, а женщины остались обедать в замке и в разговорах за столом, казалось, силились перещеголять друг друга упоминаниями дорогущих покупок, поездок и прочих атрибутов богатой жизни. Тоуни даже обрадовалась, когда они отправились в спа-салон, где все оказались в отдельных кабинках.
— Вы с Наварром долго не продержитесь, — шепнула Катрина Тоуни на обратном пути в Стратмор.
— Почему ты так думаешь?
— Наварр заскучает и пойдет дальше своей дорогой. Как он это сделал со мной, — предупредила Катрина. — Я когда-то тоже была в него влюблена. Я вижу, как ты на него смотришь, прямо ешь глазами. Предупреждаю, когда он тебя бросит, будет ужасно больно.
— Он меня не бросит, — сквозь зубы процедила Тоуни. Ее выбило из колеи то, что она так себя вела в присутствии Наварра, а сама этого даже не замечала.
Когда она зашла в спальню, то с изумлением через открытую дверь ванной увидела обнаженного Наварра, вытирающего волосы полотенцем. Она покраснела, отвернулась и подошла к шкафу за платьем, которое собиралась сегодня надеть, — золотое, сверкающее, оно очень шло к ее рыжим волосам и светлой коже. Тоуни почувствовала, что ее ладони стали влажными. «Сегодня ночью я хочу сделать тебя своей». Она задрожала, когда в памяти у нее всплыли эти слова, полные обольщения, обещания. Она никогда не хотела ни одного мужчину так, как хотела Наварра Казьера.
Обернув бедра полотенцем, Наварр вышел из ванной и бросил на кровать ее мобильный:
— Звони бабушке.
Селестина взяла трубку после первого же звонка.
— Я тебе вчера звонила, но не смогла дозвониться. И я подумала, может, ты занята, дорогая. Хорошо бы, чтобы ты была занята в пятницу вечером. Это бы значило, что у тебя свидание. И я бы сильно этому порадовалась.
— Я сегодня иду на вечеринку, — сказала Тоуни, зная, как эта новость понравится старушке. — А зачем ты мне звонила?
— Меня попросила это сделать твоя подруга, сказала, что пытается с тобой связаться, а ты не берешь трубку. Та подруга, с работы. Джули.
— О, не волнуйся из-за этого. — У Тоуни мурашки по спине забегали. Что еще надо Джули? Как она посмела нарушить покой ее бабушки? И где, черт возьми, она взяла ее номер? Найти его она могла только в личном деле Тоуни. Неужели ее расчетливая подруга надеялась, что пожилая дама может знать, куда они с Наварром поехали?
— А что ты наденешь на вечеринку? — спросила жаждущая подробностей Селестина.
Тоуни детально описала свой наряд, зная, как ее бабушка любит такие вещи. Тоуни ужасно хотелось рассказать ей о вручении кинопремий, о Тиа Кастелли и ее муже и о замке, в котором она остановилась. Но она не смела ни слова выдохнуть из того, что Наварр мог считать конфиденциальной информацией. Вместо этого она поговорила с бабушкой о ее повседневных делах и заботах, и на душе у нее стало тепло и спокойно. В отличие от своей дочери Сьюзен, Селестина была человеком светлым и положительным и всегда и во всем старалась видеть хорошее.
