Счастливые привидения - [100]

Увы, план не срабатывал, тот план, согласно которому Вирджинии надлежало влюбиться и выйти замуж. Мужчины такие болваны, такие oefs farcies[75]. Правда, был один, на которого миссис Бодуин возлагала надежды. Здоровый, нормальный, красивый отпрыск хорошей семьи, увы, безденежный, но служивший в палате лордов и имевший отличные перспективы, не очень умный, но влюбленный в ум Вирджинии. Именно такого мужчину миссис Бодуин и сама выбрала бы в мужья. Но ему было всего двадцать шесть лет, тогда как Вирджинии уже исполнился тридцать один год. Молодой человек занимался греблей, был членом команды оксфордской восьмерки, обожал лошадей, говорил о них с восхищением, и ему вскружила голову умница Вирджиния. Для него она была самой большой умницей на свете. Под стать самому Платону, но куда привлекательнее, потому что была женщиной, и такой манящей женщиной… Представьте хорошенького Платона с растрепанными кудряшками, слегка косящими карими глазами и лишь смутным намеком на чисто женское, трогательное стремление обрести защитника, и тогда вам станет ясно, что чувствовал Эдриан к Вирджинии. Он готов был пасть перед ней на колени и не сомневался, что сумеет защитить ее.

— Конечно, он очень милый мальчик! — полагала миссис Бодуин. — Но он мальчик, и этим все сказано, потому что он всегда будет мальчиком. Правда, это лучший тип мужчины, и только с таким мужчиной ты сможешь жить счастливо, с вечным мальчиком. Вирджиния, он тебе нравится?

— Да, мама! Мне кажется, он ужасно милый мальчик, если говорить твоими словами, — ответила Вирджиния своим низким, мелодичным, колдовским голосом. Однако насмешливый завиток в интонации раз и навсегда покончил с Эдрианом. Вирджиния не собиралась выходить замуж за милого мальчика! Она тоже умела быть злой, не потакать своей матери. И миссис Бодуин не удержалась от нетерпеливого жеста.

Она собиралась уехать, предоставить Вирджинии всю квартиру и половину своих доходов, если та выйдет за Эдриана. Она уже рассчитала, как можно достойно жить на триста фунтов в год, если Вирджиния счастливо выйдет замуж за этого очень красивого и не очень умного мальчика.

Год спустя, когда Вирджинии исполнилось тридцать два года, Эдриан, успевший жениться на богатой американке и получить должность в дипломатической миссии в Вашингтоне, едва оказавшись в Лондоне, как верный паж явился к Вирджинии. Как верный паж упал перед ней на колени, как верный паж готов был воспеть самое прекрасное возвышенное существо, как верный паж представил, что за чудо она, Вирджиния, могла бы сотворить из него, но, увы, этому чуду не суждено было свершиться, потому что он связал себя узами брака.

Вирджиния выглядела усталой, измученной. Идея жить вдвоем с матерью оказалась неудачной.

Да и работа не лучшим образом отражалась на молодой женщине. Что правда то правда, Вирджиния была на редкость сообразительной от природы. Но ведь этого мало. Ей приходилось зарабатывать деньги, причем нелегким трудом. Надо было упорно работать, концентрировать свои силы. Пока она могла выезжать на сообразительности и от нее не требовалось особой ответственности, работа приятно возбуждала ее. Но как только пришлось заняться делами всерьез, как говорится, все взвалить на себя, потому что положение обязывало, Вирджиния стала ужасно уставать. И это сказывалось на ее нервах. У нее не было воинственного духа, свойственного мужчине. Там, где мужчина призывает на помощь своего предка Адама, чтобы справиться с делом, женщина берет нервами, и только нервами, потому что унаследованные от Евы навыки непригодны для современной жизни. Интеллектуальная ответственность, концентрация, напряжение ужасно выматывают женщину, особенно если она начальница, а не просто выполняет чьи-то указания.

Вот и бедняжка Вирджиния чувствовала себя изнуренной. Она стала худой как палка. Ее нервы ни к черту не годились. И она ни на минуту не забывала о проклятой работе. Матери было тяжело смотреть на дочь, ей очень хотелось спросить: «Вирджиния, что с тобой? Сегодня у тебя было много неприятностей?» Однако она научилась придерживать язык и не задавала вопросов, боясь, как бы они не стали последней каплей для истерзанных нервов Вирджинии и не привели к ссоре, которая, несмотря на всю предусмотрительность и терпение миссис Бодуин, наверняка закончится обидными упреками. Помятуя о горьком опыте, миссис Бодуин научилась оставлять дочь в покое, подобно тому, как осторожные люди не трогают лишний раз тюбик с медным купоросом. Но, естественно, не думать о Вирджинии она не могла. Это было невозможно. И бедняжка Вирджиния, оказавшись под прессом ответственности на работе и под прессом настойчивых материнских забот дома, была на грани полного истощения.

Миссис Бодуин никогда не нравилось то, что Вирджиния работала. А теперь она просто возненавидела ее работу. Она возненавидела государственную службу лютой ненавистью, потому что та была недостойна Вирджинии и превращала ее в тощую, измученную, жуткую старую деву. Что может быть более английским и более унизительным для ирландки из хорошей семьи?

После дня, наполненного домашними хлопотами, искусной штопкой парчи на стульях, доведения до идеального блеска венецианских зеркал, подбора букетов, покупок, домашней бухгалтерии (причем все это она делала с полной отдачей сил), после приема гостей, на которых она тратила много энергии, миссис Бодуин, выпив чаю, поднималась из гостиной наверх. Поднималась, чтобы написать письма, полежать в ванне, тщательнейшим образом одеться — ей нравилось ублажать себя, — и спускалась к обеду свежей, словно маргаритка, но куда более энергичной, чем этот хрупкий цветок. Она была готова к вечерним развлечениям.