Счастливое отсутствие - [2]

Были и другие маленькие знаки, которые не стоят долгого рассказа: внимание прессы, люди, глазеющие на улице, соседи, ведущие себя с повышенной сердечностью. Во время похорон все стало ясно, и перед Хэрриет мелькнул удручающий проблеск будущего. Было много телекамер. Епископ отправил службу с подобающей серьезностью, однако среди публики раздавались хихиканья и даже взрывы хохота. Сидя в переднем ряду с двумя сконфуженными сыновьями, Хэрриет Спенс осознала, что странность смерти мужа способна стереть все его прижизненные свершения. Шесть книжечек поэзии, пусть и с седьмой на выходе, трудно противопоставить огромной тяжести гибели от свиньи, свалившейся на голову. Положите шесть книг на один конец качелей, а на другой свинью — и все тут ясно. Мы знаем из истории, что греческий поэт Эсхилл погиб, когда черепаха, оброненная пролетающим орлом, ударила его по голове и расколола череп. С тех пор уже давно репутация Эсхилла восстановлена, но можно предположить, что в Афинах был и период тайного веселья. Время было военное, и людям нужен был смех.

Джейсон Плоувер отныне был поэт, которого убила упавшая свинья. Его книги из магазинов мгновенно исчезли, и планировались новые допечатки тиражей. В свое время он написал стихотворение под названием «Свинья и я», которое появилось во втором его сборнике «Домашние тайны». Произведение было не великое, но поэт входил там в подробности относительно различий в уме, щедрости и гуманности, которые отделяют человеческое существо от свиньи. Человеческое существо заботится о своих братьях и сестрах, а свинья нет — такая там была идея. Хэрриет Спенсер была поражена, как много запросов получила она в течение следующих нескольких месяцев на перепечатку этого стихотворения. Словно бы гибель Джейсона Плоувера стала примером того, как мир животных способен нанести ответный удар — будто свинья не просто свалилась с неба, а исполнила мстительный налет камикадзе. Эти перепечатки, помимо прочего, давали возможность публикаторам, в своем большинстве поэтам, сочинять био–библиографические сопроводиловки с подробностями насчет образа смерти Плоувера. И уж тут они оттягивались вовсю.

Плоувер был относительно известный поэт, и время от времени литературные журналы обращались к нему за новыми стихотворениями. Но теперь Хэрриет была просто завалена просьбами. У покойного супруга имелось десятка два неопубликованных стихотворений, которые он собирался включить в седьмой свой сборник. За эти стихи теперь буквально дрались, редактора звонили днем и ночью. Многие говорили, что рады напечатать и прежде опубликованные вещи. Речь шла о журнальчиках с тиражом от пятисот до двух тысяч экземпляров. С именем Плоувера на обложке тиражи бы их утроились.

Особенно настойчивым оказался издатель знаменитого поэтического журнала со Среднего Запада. Несколько лет назад он стал издавать тематические выпуски, что давало возможность поэтам считать, что их вещи отвергнуты потому, что были не вполне на тему — будь это «Отцовство» или «Природа», или «Кладбище», или «Домовладение», или «Приобретение собаки». Этот издатель звонил Хэрриет Спенс десятки раз. Он планировал выпуск на тему «Свинья», который был бы не полон без стихотворения Джейсона Плоувера. Тщетно говорила ему Хэрриет, что других стихотворений о свиньях в наследии мужа нет. «Сойдет любое», — говорил издатель. Ему неважно было даже качество. Он взял бы даже незаконченные стихи, даже наброски. Издатель предлагал двойной гонорар, и был обижен, когда Хэрриет отказалась послать ему хоть что‑нибудь. Похоже, он пришел к выводу, что она приписывает поэзии серьезность.

Жизнь Хэрриет Спенс становилась все трудней. Не только потому, что ее муж превратился в фигуру осмеяния — в ней самой стали находить нечто забавное из‑за того, что она была его женой. На лицах возникало выражение, которое Хэрриет научилось распознавать: «О, вы та женщина, чей муж был убит свиньей». Люди пытались выражать сочувствие, но еле сдерживали смех. Они прикрывали рты и отворачивались, и глаза их увлажнялись. Поскольку ее муж был по–настоящему убит, поскольку люди хотят считать себя благопристойными, очень немногие отпускали шутки ей в лицо, однако, при виде ее все с очевидностью выказывали готовность к развлечению. Даже самые серьезные из нас не упускают возможности посмеяться. Есть какое‑то наслаждение в этом чудесном забытьи, заставляющее нас страстно к нему стремиться. Будь Джейсон Плоувер водопроводчиком или почтальоном, большого юмора бы не было. Но в качестве глубоко серьезного поэта он был особенно уязвим.

***

Сыновья Хэрриет впали в глубокую депрессию. Они сожалели, что их фамилия — Плоувер — была достаточно необычной и сразу заставляла вспомнить этого поэта — их отца — раздавленного свиньей. Они обсуждали новые фамилии: Джейкобс и Уеллерби, и МакБрайд. Это были умные ребята, которые имели ясное представление о своем светлом будущем. Теперь у них возникло чувство, что жизнь их кончилась — если они не возьмут себе другие имена и не переедут в другую часть этой страны. Они нуждались в чем вроде программы ФБР по защите свидетелей. Хэрриет пыталась разубедить их, но в сердце своем осуждать их не могла. Ее собственная преподавательская работа очень пострадала от обстоятельств гибели супруга. Начать с того, что на ее семинары стали приходить незнакомцы. Аудитория постоянно перешептывалась, а один раз с задних столов донеслось отчетливое «хрю–хрю».