Счастливцы с острова отчаяния - [43]

На носу собрались «должностные лица»: новый администратор, который, впрочем, уже управлял Тристаном несколько лет назад, Остин Формэн; новый врач, доктор Нэйрн; агроном Сесил Эмери; радист Сэм Тарли и два прилетевших в Рио журналиста, американец из журнала «Нэшнл джеогрэфикал» и англичанин из «Дейли мейл». Они стреляли глазами, словно ребятишки перед наряженной елкой. Всю эту черную громаду острова, окруженную сатурновым кольцом и пасмурной дымкой, которая придавливает белые струйки пара, видно за 40 миль. Два слоя облаков — неподвижный верхний и движущийся нижний — закрывают горизонт, и от этого подход к острову кажется тяжелым, почти зловещим. Южноафриканские траулеры, которые и в отсутствие тристанцев продолжали промышлять на их рыбачьих угодьях, подходя почти к Гофу, и которых южная осень вынуждает отступать, в знак приветствия включили во всю мощь свои сирены. Траулеры за— держались на несколько дней, чтобы помочь при выгрузке. Все вокруг серое, только на востоке почти черные крупные полосы, которые словно пунктиром отмечены желтыми пятнами зюйдвесток, белыми пятнами шлюпок, идущих вдоль берегов. На суше, где британский флаг — факт уже весьма редкий — болтался на флагштоке, еще ничего не изменилось. Но где-то на плато, которое осень превратила в рыжеватый, усеянный темно-зелеными кустиками папоротника ковер, из одной трубы тянется струйка дыма. Новый кратер, который все показывают друг другу, удивляет: на боку вулкана, этого чудовища, он кажется таким маленьким, что все задаются вопросом, каким образом он смог извергнуть столько вещества, чтобы образовалась эта мрачная стена, которую удлиняют и усложняют разъединенные прибоем осыпи, островки, груды камней.

— Вот они! — кричат несколько голосов.

Скрываемый за покрытым лавой мысом, появился первый баркас с пятью мужчинами, которые гребут так слаженно, что ни одно весло не взлетает выше другого. За ним следует другой, точно такой же, но идет он медленнее, потому что тащит на буксире пустой, третий. От траулеров также отходят шлюпки. В пять минут «Буассевэн» окружен покачивающимися на волнах лодками, откуда доносятся «давай!», «привет!», тогда как с полдюжины парней спускают лестницу и спрыгивают вниз, чтоб помочь тристанцам.

* * *

Надо спешить. «Буассевэн», чтобы выдержать график, нарушенный отклонением от курса, должен наверстать сотни миль, а после высадки пассажиров надо перебросить на берег шестьдесят тонн инструментов, оборудования и продуктов. Причалить можно лишь в одном месте: на уцелевшем участке пляжа на северовостоке. Флотилия лодок организовала непрерывную доставку пассажиров и грузов. «Георгина» с рулевым Джоссом, опередив «Мэри-Энн», которой правит Ульрик, достигла мелководья, где водоросли полощутся, словно белье в водоворотах беспрерывных стирок, и которое вулкан забросал камнями, ставшими новыми рифами. Превратив весла в шесты, парни стоя тычут ими влево-вправо; баркас петляет, проходит по какимто неопределенным фарватерам, каждую секунду ускользая от столкновения со скалами.

— Их моряцкая репутация не преувеличена! — шепчет американский журналист на ухо своему коллеге, который любуется тристанцами, но чувствует себя далеко не блестяще.

Баркас резко останавливается: нужно преодолеть последнюю песчаную банку. Сев на мель, «Георгина» стоит неподвижно, ждет прилив и — хоп! — оттолкнувшись двенадцатью шестами, проходит, царапая килем отмель, и ложится на волну, выбрасываясь вместе с ней на прибрежную гальку. Парни, чтобы облегчить баркас, уже выпрыгнули на берег и, стоя по колено в воде, втаскивают его на сушу. Старый Роберт, который спрыгнул с баркаса вслед за парнями, разувшись и подвернув брюки, даже не оборачивается: опьяненный родным воздухом, он с растрепанной бородой бежит босиком, держа башмаки в руках. Дети, которых мужчины снимают с баркаса, дрыгают ногами, крича резче, чем крачки. Женщины, подобрав волосы, а затем подхватив свои чемоданы, тоже не хотят отставать. Они вместе с ребятней бросаются в проход, который двенадцать парней едва прорубили в барьере из шлаков, напоминающих смесь твердых леденцов и жженого хлеба. Толстуха Вера, обтянутая в потрясающий розовый шерстяной жилет, упорно карабкается по крутой тропинке. Девочка-подросток, чья завивка пострадала, в брюках из черного бархата, тащит в одной руке гитару, в другой — папку. Мать девочки, тоже в готовом костюме и в белых чулках ручной вязки, ведет за руки двух мальчуганов в джинсах и мохеровых свитерах. Почти на всех женщинах шелковые цветные косынки, завязанные под подбородком и прикрывающие лишь половину головы. У многих сумки из пластика и искусственной кожи. На многих сапожки, туфли на каблуках, которые скользят по гальке. Плащи, словно опавшие листья, шелестят на спинах девушек. Немногое из того, что они носили два года назад, вернулось на остров.

Однако баркасы возвращаются к «Буассевэну», грузятся картофелем, сахаром, стеклом («почти все окна разбиты», — писал Джосс), медикаментами, мукой, чаем, консервами, насосом, передатчиком, канистрами с керосином, посудой, постельными принадлежностями — короче, всем необходимым. Наступает зима, на острове не будет ничего, кроме рыбы, пойманной в редкие погожие дни. До возвращения всех остальных тристанцев остров больше ничего не получит.